Божественное пламя

— Я и не знал, Аттал, что у тебя есть еще одна дочь.

— У меня ее и не было, царь, до недавнего времени. Боги, взявшие у нас моего брата, даровали ее нам. Это Эвридика, дитя бедняги Биона.

— В самом деле бедняга, — сказал Филипп. — Вырастить такую красавицу и умереть накануне ее свадьбы.

— Мы еще не думали об этом, — сказал Аттал просто. — Мы слишком довольны нашей новой дочерью, чтобы отпустить ее.

При первых звуках голоса отца Александр резко обернулся, как сторожевой пес, услышавший крадущиеся шаги вора. Девушка стояла перед Филиппом, держа в правой руке чашу полированного серебра. Царь взял ее за свободную руку, как мог бы это сделать кто-то из родственников, и теперь отпустил, возможно, потому, что увидел, как она зарделась. В облике ее проступали фамильные черты Аттала, но все его изъяны обратились в достоинства: впалые щеки — в нежные ямочки под тонкими скулами, соломенные волосы — в золотые; он был тощим, она — тонкой и гибкой. Филипп сказал пару слов в похвалу ее умершему отцу, она слегка поклонилась царю, встретилась с ним взглядом и опустила глаза, подходя со своей чашей к Александру. На ее губах угасала мягкая, нежная улыбка.

Назавтра — отъезд был отложен до полудня — Аттал сообщил, что этот день посвящен местным нимфам, в честь которых дадут пир и будут петь женщины. Они пришли со своими венками; голос Эвридики был по-детски высоким, но верным. Гости попробовали и похвалили прозрачную воду источника нимф.

Когда они наконец отправились в путь, полдневный жар еще не схлынул. Через несколько миль Павсаний отделился от отряда. Видя, что он спускается к ручью, один из товарищей окликнул его, советуя подождать милю-другую, до того места, где вода станет чище: здесь ее замутил скот. Павсаний сделал вид, что не услышал, зачерпнул в сложенные ковшом руки воды и жадно напился. Все время, проведенное в доме Аттала, он не пил и не ел.

Александр стоял рядом с матерью под картиной «Разорение Трои» кисти Зевксиса. Над Олимпиадой раздирала на себе одежды царица Гекуба, вокруг головы Александра пурпурным нимбом растекалась кровь Приама и Астианакса. Языки пламени от зимнего очага ложились бликами на нарисованный огонь и живые лица.

Глаза Олимпиады были обведены черными кругами, лицо изборождено морщинами; она словно постарела сразу на десять лет. Пересохший рот Александра был крепко сжат; он тоже провел бессонную ночь, но старался этого не показывать.

— Мама, зачем снова посылать за мной? Все сказано, и ты это знаешь. То, что было правдой вчера, остается правдой сегодня. Я должен пойти.

— Целесообразность! Выгода! Он сделал из тебя грека. Если он хочет убить нас, устранить как помеху, — хорошо, пусть убьет. Умрем гордо.

— Ты знаешь, что он нас не убьет. Наши враги хотят загнать нас в угол, и это все. Если я пойду на свадьбу, если я ее одобрю, всем будет ясно, что я отношусь к ней так же, как и ко всем остальным — фракийские и иллирийские женщины, эти ничтожества. Отец это знает: неужели ты не видишь, что он пригласил меня именно поэтому? Он сделал это, чтобы пощадить наше самолюбие.

— Что? Заставив тебя пить за мой позор?

— Нужно ли мне это делать? Признай, раз уж это правда: он не откажется от девушки. Очень хорошо; она македонка, из семьи столь же древней, как наша; разумеется, родные должны настаивать на браке. Вот почему его познакомили с ней, я понял это в первую же минуту. Аттал выиграл этот бой. Если мы сыграем ему на руку, он выиграет и войну целиком.

— Они подумают только одно: ты принял сторону своего отца против меня, чтобы сохранить его благосклонность.

— Они не так плохо меня знают. — Эта мысль мучила его половину ночи.

— Пировать с родней этой шлюхи.

— Пятнадцатилетняя девственница. Она всего лишь приманка, как ягненок в волчьей ловушке. О, она сыграет свою роль, но через год-другой отец найдет кого-нибудь помоложе. Это Аттал воспользуется отведенным ему временем. Думай о нем.

— Значит, мы должны пройти через это! — Хотя в ее голосе звучал горький упрек, Александр принял эти слова за согласие — с него было довольно.

В его комнате ждал Гефестион. Здесь уже тоже все было сказано. Какое-то время они молча сидели рядом на кровати. Наконец Гефестион произнес:

— Ты узнаешь, кто ее друзья.

— Я это уже знаю.

— Друзья царя должны были отговорить его. Разве Парменион не может этого сделать?

— Он пытался, Филот мне рассказывал. Я знаю, о чем думает Парменион. И я не могу сказать маме, что понимаю его.

— Да? — сказал Гефестион после долгой паузы.