Божественное пламя

— Ты знаешь, что коринфяне оценили тебя в полталанта? Аристодем получил твои роли. Никто не заплатит тебе за представление, частным образом устроенное для Филиппа.

— О, я играл не один. Даже не предполагал, что мальчик будет столь естественен. Какое чувство театрального действа! Подожди, пока он познает самого себя; говорю тебе, мы многое увидим. Но это чудовищно, так обойтись с ним. Мое сердце обливалось кровью, правда обливалось.

— Да, я знаю, — шептал Гефестион в полуночной тьме. — Я знаю. Но сейчас ты должен поспать. Я останусь с тобой. Постарайся заснуть.

Бесцветным горячечным голосом Александр повторял:

— Он затоптал меня в грязь.

— Он не дождется похвалы за это. Это скандал — заковать Фессала, все так говорят. Все говорят, что ты держался великолепно.

— Он затоптал меня в грязь, желая показать, что может это сделать. Перед Фессалом, перед всеми.

— Они забудут. И ты должен забыть. Все отцы время от времени совершают несправедливость. Помню, однажды…

— Он мне не отец.

Ласкающая рука Гефестиона на мгновение застыла, оцепенев.

— О, но не в глазах богов; они выбирают, кто…

— Никогда больше не произноси этого слова.

— Бог все откроет тебе. Ты должен ждать его знака, ты это знаешь… Подожди, пока начнется война. Подожди, пока ты выиграешь свое следующее сражение. Тогда он еще будет тобой гордиться.

Александр лежал, распростершись на спине, уставив глаза вверх. Внезапно он сжал Гефестиона в объятиях с такой яростью, что тому стало нечем дышать.

— Я сошел бы с ума без тебя.

— Я без тебя тоже, — пылко сказал Гефестион. «Измени значение, — подумал он, — и отвратишь несчастье».

Александр ничего не ответил. Его стальные пальцы впились в плечо и ребра Гефестиона, синяки будут держаться неделю. «Я тоже милость царя, — думал Гефестион, — подарок, который он может отобрать». Вскоре, исчерпав запас слов, он предложил вместо них печаль Эроса; она, по крайней мере, принесла сон.

Молоденькая рабыня выскользнула из тени за колонной: черная девушка-нубийка в алом платье. Ребенком она была подарена девочке Клеопатре, как могли бы подарить куклу; они выросли вместе. Прежде чем заговорить, она стрельнула взглядом направо, налево; черные глаза с поволокой блестели, как агатовые глаза статуй.

— Александр, моя госпожа просит тебя встретиться с ней в саду царицы, у старого фонтана. Она хочет поговорить с тобой.

Александр бросил на нее пронзительный, настороженный взгляд, потом снова ушел в себя.

— Сейчас не могу. Я занят.

— Пожалуйста, иди к ней сейчас. Пожалуйста, она плачет.

Он увидел, что на темной лоснящейся коже ее щек блестят слезы, как капли дождя на бронзе.

— Хорошо, скажи ей, что я приду.

Стояло начало весны. Сплетение старых розовых кустов было усеяно твердыми красными почками, в неверном вечернем свете они пылали, как рубины. Миндальное дерево, проросшее в трещине между древними плитами, казалось невесомым в облаке розовых цветов. В тени вода фонтана с шумом разбивалась о старый порфир бассейна, в его проломах рос терн. Сидевшая на бортике Клеопатра приподняла голову на звук шагов и утерла слезы.

— Как я рада, что Мелисса нашла тебя.

Александр оперся коленом о парапет и сделал быстрое движение рукой.

— Подожди. Прежде чем что-либо скажешь, подожди.

Она тупо смотрела на него.

— Однажды я просил тебя предостеречь меня кое о чем. Это то самое?

— Предостеречь тебя? — Казалось, ее мысли были заняты совсем иным. — О нет же…

— Подожди. Я не стану вмешиваться в ее дела, что бы там ни было. Ни в какой заговор. Это условие.

— Заговор? Нет, нет, пожалуйста, не уходи.

— Говорю тебе, я освобождаю тебя от того обещания. Я не желаю знать.

— Нет, правда. Прошу, останься. Александр, когда ты был в Молоссии… с царем Александром… Какой он?

— Наш дядя? Но он был здесь несколько лет назад, ты должна его помнить. Большой, с рыжей бородой, молодо выглядит для своего возраста.

— Да, знаю; но что он за человек?

— Ну, честолюбив, я бы сказал; храбр на войне, но сомневаюсь в его справедливости. Он себе на уме, хотя и хорошо правит.

— От чего умерла его жена? Он был добр к ней?

— Откуда мне знать? Она умерла родами. — Он замолчал и посмотрел на нее, потом изменившимся голосом спросил: — Зачем тебе это?

— Я должна буду выйти за него замуж.

Александр отпрянул. В невидимом ручье глухо бормотала вода. Первыми словами его были:

— Когда ты это узнала? Мне должны были сказать. Царь не говорит мне ничего. Ничего.

Она молча взглянула на него, сказала:

— Он только что посылал за мной, — и отвернулась.

Александр нагнулся, привлек ее к себе. Он редко обнимал сестру с тех пор, как они были детьми, и сейчас она выплакивала свое горе в объятиях Мелиссы.

— Мне так жаль. Тебе не надо бояться. Он неплохой человек, он не слывет жестоким. Люди его любят. И ты будешь недалеко.

«Ты, — подумала она, — считаешь само собой разумеющимся, что можешь выбрать лучшее; если ты выберешь, тебе стоит только поднять палец. Когда они подыщут тебе жену, ты сможешь жить с ней или остаться с возлюбленной. Но я должна быть благодарна, что этот старик, брат моей матери, не слывет жестоким».