Божественное пламя

Гости разошлись, все, кроме одного; рабов отослали спать. Хозяин и его сын тесно сдвинули три ложа у столика с вином; остальные оттащили в спешке, от чего казалось, что в комнате царит беспорядок.

— Ты говоришь мне, — повторил Павсаний, — что был там?

Он резко нагнулся вперед и, чтобы сохранить равновесие, был вынужден ухватиться за край ложа. Глаза Павсания налились кровью от выпитого вина, но услышанное заставило его протрезветь. Сын хозяина встретился с ним взглядом; молодящийся мужчина с выразительными голубыми глазами и порочным ртом, скрытым в короткой черной бороде.

— Вино развязало мне язык, — ответил он. — Я не скажу большего.

— Я прошу за него прощения, — вставил его отец, Дейний. — Что на тебя нашло, Геракс? Я пытался подать тебе знак.

Павсаний обернулся, как раненый вепрь.

— Ты тоже об этом знал?

— Меня там не было, — сказал хозяин, — но люди говорят. Прости, что здесь, в моем доме, ты наконец узнал об этом. Казалось бы, что даже между собой, тайно, не то что в компании, царь и Аттал постыдятся хвастаться таким делом. Но ты, как никто, знаешь, на что они похожи, когда надерутся.

Ногти Павсания впились в дерево так, что из-под них проступила кровь.

— Он поклялся мне восемь лет назад, что никому не позволит говорить об этом в своем присутствии. Его клятва убедила меня отказаться от мести. Он знал это, я сказал ему.

— Тогда его не назовешь клятвопреступником, — сказал Геракс с кислой улыбкой. — Он не позволил говорить об этом кому-либо, а сказал сам. Он поблагодарил Аттала за добрую услугу. Когда Аттал начал отвечать, он зажал ему рукой рот, и оба рассмеялись. Теперь я понимаю.

— Он поклялся мне водами Ахерона, — сказал Павсаний почти шепотом, — что забудет об этом.

Дейний покачал головой.

— Геракс, я снимаю свой запрет. Раз столькие слышали об этом, будет лучше, если Павсаний узнает обо всем от друзей.

— Вот что он сказал мне. — Голос Павсания охрип. — «Через несколько лет, когда люди увидят, что ты в чести, они начнут сомневаться в сплетнях, а потом и вовсе их забудут».

— Люди забывают о клятвах, — сказал Дейний, — когда чувствуют себя в безопасности.

— Да, Аттал в безопасности, — сказал Геракс легко. — С армией в Азии — кто его достанет?

Не глядя на них, Павсаний уставился на тускло краснеющие угли очага. Казалось, он говорит с ними.

— Он думает, что уже слишком поздно?

— Если хочешь, — сказала Клеопатра брату, — можешь взглянуть на мое платье.

Он прошел за сестрой в ее комнату, где платье висело на Т-образной распялке: тонкое, окрашенное шафраном полотно было расшито цветами из драгоценных камней. Клеопатру не в чем было винить, вскоре они будут нечасто видеться; Александр обнял ее за талию. Вопреки всему, предстоящая торжественная церемония начинала ее завораживать. Ростки удовольствия пробились, как молодая зелень на опаленных холмах; Клеопатра ощутила, что станет царицей.

— Смотри, Александр.

Она подняла с подушки свадебный венок — колосья пшеницы и побеги олив, сделанные из тонкого золота, — и подошла к зеркалу.

— Нет! Не примеряй. Это очень дурная примета. Но ты будешь прекрасна.

Клеопатра утратила детскую пухлость; ее фигура обещала стать безупречной.

— Надеюсь, мы скоро поднимемся в Эгию. Я хочу посмотреть на убранство; когда понаедет народ, будет не протолкнуться. Ты слышал, Александр, о великом шествии к театру, чтобы освятить игры? Они будут посвящены всем двенадцати олимпийцам, и изображения, которые будут нести…

— Не двенадцати, — перебил Александр. — Тринадцати. Двенадцати олимпийцам и божественному Филиппу. Но он скромен: его изображение понесут последним… Послушай, что это за шум?

Они подбежали к окну. Спешившись с мулов, группка людей церемонно выстраивалась, чтобы войти во дворец. Все они были увенчаны лаврами, их глава нес лавровую ветвь в руке.

Соскользнув с подоконника, Александр торопливо сказал:

— Я должен идти. Это вестники из Дельф, вопрошавшие оракула о войне. — Он отрывисто поцеловал ее и повернулся к дверям. На пороге стояла их мать.

Клеопатра заметила, что взгляд Олимпиады прошел сквозь нее, и старая горечь всколыхнулась снова. Александр, которому этот взгляд был предназначен, тоже знал его издавна. Ему хотели рассказать секрет.

— Сейчас я не могу остаться, мама. Прибыли вестники из Дельф. — Видя, что царица открыла рот, он быстро добавил: — Я вправе быть там. Мы не должны забывать этого.

— Да, тебе лучше идти. — Она протянула сыну руки и, когда он поцеловал ее, что-то зашептала. Александр отстранился со словами: «Не сейчас, я приду позже» — и высвободился. — Но сегодня же мы должны поговорить, — бросила Олимпиада ему в спину.

Он вышел, не подав виду, что слышал ее. Олимпиада почувствовала на себе вопрошающий взгляд Клеопатры и заговорила о каких-то мелких свадебных хлопотах; таких минут было много, в течение долгих лет. Клеопатра думала о них, но хранила мир. «Задолго до того, как Александр станет царем, — думала она, — если он им когда-нибудь станет, я буду царицей».