Божественное свидание и прочий флирт

Он тоже не удержался от смеха и на мгновение представил себя на просторном letto matrimoniale, [3]которое заметил в доме синьоры Сабатино, — такая кровать была главным и наиболее желанным предметом роскоши в домашнем хозяйстве крестьянина. Но тут появилась резкая боль от надвигающегося расставания. Он знал, что это неизбежно: Эмма повзрослела, и наступило время стать посетителем в ее жизни, которая теперь будет вращаться вокруг других. Конечно же, намного легче отпускать от себя близкого человека, думал он, когда в запасе есть еще что-то.

Первые несколько дней после его отъезда было непривычно находиться здесь одной, совершенно одной. Напуганная дневной тишиной дома и ночным шумом, она плохо спала. Когда спадала дневная жара, крыша скрипела, словно шевелилась, пытаясь найти покой, и поначалу эти шумы походили на звук открывающейся двери или силой выдавливаемого окна. Но потом она привыкла и вновь обрела спокойный сон, рано укладываясь в постель и поздно вставая.

Свобода Эмму взволновала. В школе ее жизнь была жестко регламентированной, там допускались только крошечные островки возможности для независимого выбора. И было шумно, повсюду — звонки, топот ног в коридорах, гул голосов, споры. Теперь она могла сама принимать решения; вставать, когда хочется; спускаться в деревню за продуктами, не спрашивая позволения; пойти на прогулку или остаться дома, читать или просто бездельничать. Свобода стала почти осязаемой, словно ткань, которую можно раскроить, как пожелаешь, по любому из выбранных образцов.

На четвертый день она решила съездить в Сиену. Из деревни туда шел автобус, и дорога заняла только час. Было необычно снова вернуться в город, хотя она хорошо знала Сиену и всегда чувствовала себя там комфортно. Она долго сидела за столиком, успев выпить несколько чашечек крепкого кофе и наблюдая за людьми на площади. Там бегали дети с ярко раскрашенными в цвета contrade [4]флажками, шла оживленная беседа между женщинами, голуби хлопали крыльями в фонтане или слетали с башни, когда звонили колокола.

Она направилась в канцелярию университета, где проводили набор на курсы. Ей пришлось ждать в приемной почти двадцать минут, она успела в деталях изучить висевший на стене портрет мужчины, играющего на лютне, прежде чем ее вызвали в кабинет.

За столом сидел мужчина с болезненным цветом лица, одетый в элегантный легкий костюм, какой обычно носят итальянские бюрократы в летний период. Он приподнялся, показывая рукой на стул возле стола.

— Вас интересует один из наших курсов? — спросил он так тихо, что она не разобрала его вопрос. — Предпочитаете говорить по-английски? — быстро осведомился он.

— Нет, ни к чему.

Он рассказал о том, что они могут предложить, и дал ей несколько брошюр. Один из курсов, рассчитанный на три месяца, идеально подходил — история итальянской музыки от четырнадцатого до девятнадцатого столетия.

— Да, — сказал он. — Прекрасный выбор. Очень хороший учебный курс.

На какой-то миг повисло молчание, он бесцеремонно уставился на нее, смущая своим пристальным взглядом; его карие глаза будто застыли, найдя единственный достойный объект. Потом он снова заговорил:

— Как жарко! Жаль, что я не могу уехать. На побережье. Куда угодно. Подальше отсюда. А вам разве не хочется на море?

Она молча заполняла анкету. Потом протянула ему, и он вздохнул.

— Все в порядке, — отметил он, проверив правильность заполнения. — Вы получите письмо, в котором вам сообщат решение. Уверен, они скажут «да». Они всегда так говорят.

Он усмехнулся, словно пытался показать, что ему, бюрократу, понятны прогрессивные методы учебных курсов. Как только она поднялась, он быстро вскочил и открыл для нее дверь, стоя слишком близко, пока она проходила. Скользнув взглядом по его руке, кольцу и густой сети мелких морщин вокруг глаз, она подумала: ну почему они такие навязчивые, эти итальянские мужчины? Что они о себе возомнили?

В следующем месяце, который ее устраивал, курсы так и не начались. Надо что-нибудь почитать, решила она, — благо купила в Сиене кое-какие книги — и самой приступить к изучению истории музыки, прежде чем начнутся занятия. Она могла подолгу бесцельно гулять, училась у синьоры Сабатино выпекать хлеб, иногда писала письма. И была уверена, что ей это не наскучит.

То, что ее присутствие в доме преобразило будни синьоры Сабатино, было очевидно. Каждое утро смотрительница дома приносила хозяйке корзину фруктов и овощей, а раз в два или три дня — свежие яйца, только что из-под куриц, с темно-желтыми желтками и привкусом засушливой сельской местности.