Божественное вмешательство

Предводителем у сабинян оказался сам эмбратур (предводитель, избиравшийся во время войны) Саллюстий. О мире договорились тут же, а когда Септимус завел речь об Остии, Саллюстий простодушно заверил, что не имеет никаких видов на этот городок, что мол, сабинянам — пастухам и пахарям море не нужно. А потом добавил, что сейчас в Остии заправляют латины из Анция. И что если солдаты Септимуса возьмут Остию силой, лично он, Саллюстий возражать не станет, а вот Лавиниум и Ардея могут прислать Остии помощь.

Септимус — сама непосредственность, поинтересовался, поможет ли ему эмбратур покорить и Лавиниум и Ардею, а может, и Анций? Саллюстий ответил просто: «Если сам Септимус Помпа решит, что это дело ему по силам, то отчего не помочь».

Глава 16

Мариус Мастама скакал по широкой улице Рима к холму Квиринале (старый Капитолий (Capitolium vetus), по преданию — древнее святилище сабинов, находившееся на холме Квиринале). Там он рассчитывал найти Септимуса Помпу. Еще подъезжая к Риму, Мариус увидел строящееся стены и дома, но по настоящему он удивился, когда узнал, что новоиспеченный Консул Этрурии лично надзирает за строительством собственного дома в Риме.

Искать командира он отправился не сразу. Прежде обстоятельно расспросил солдат о том, что произошло в его отсутствие. Мариус пока не понимал, хорошие новости он узнал или плохие: солдаты Септимуса взяли в жены сабинянок; строят себе дома в Риме; а сам Септимус Помпа породнился с эмбратуром Сабинян — Саллюстием, взяв в жены его шестнадцатилетнюю дочь — Фелицию.

Отец встретил Мариуса прохладно, но когда узнал, что Прастиний потерял легион, а никому неизвестный младший центурион Септипус Помпа по выбору солдат стал легатом, задумался.

Обстоятельства заставили его принять решение уже на следующий день после встречи с сыном. В Этрурию всего с одной манипулой солдат вернулся Прастиний. Старший Мастама собрал у себя в доме сенаторов Квинта, Лепида, Катуллу и многих других, обычно поддерживающих его мнение в Сенате.

Слава Богам заговорщикам удалось найти Спуринию. Дочь отравленного Сенатора пообещала дать клятву в Храме, что видела, как Консул подсыпал яд в кубок Спуриния. А вечером, когда Сенат собрался, что бы выслушать Прастиния, Лепид, поднявшись с лавки, закричал: " Убийцу к ответу!».

Прастиний готовился к речи, полагая, что сможет оправдать разгром своих легионов, услышав Лепида, вздрогнул, скорее от неожиданности. Но когда закричали Мастама, Квинт и еще с десяток голосов, он понял, что к ответу призывают именно его.

Что-то сломалось в груди, гнев, дающий отвагу и силу, на этот раз уступил страху, Стало трудно дышать. Прастиний пытался крикнуть в ответ: «Слово!», — но смог только прохрипеть.

В атриум фурией влетела Спуриния. Никто не смог ей помешать отомстить за смерть мужа и отца. Она снова и снова колола кинжалом тело Прастиния до тех пор, пока Мастама не остановил ее.

Когда Спуринию увели солдаты, Мастама выступил перед сенаторами с речью. «Больше всего желал бы я, отцы сенаторы, чтобы ничто не нарушало спокойствия в государстве или, по крайней мере, чтобы перед лицом опасности на его защиту встали самые решительные люди; я хотел бы, наконец, чтобы дурные дела обращались против тех, кто их замыслил (из речи Луция Марция Филиппа в сенате). О благие боги, до сих пор защищающие этот Город, хотя сами мы перестали о нем заботиться! Прастиний, самый отъявленный из всех негодяев, — о нем нельзя даже сказать, более он гадок или труслив, — имел войско, и, ранее вызывавший страх, теперь внушает презрение. Вы же, склонные ворчать и медлить, внимая болтовне и ответам прорицателей, не защищаете мир, а всего лишь хотите его и не понимаете, что мягкость ваших постановлений умаляет ваше достоинство и ведет всех нас к безвластию», — так обвинил он сенат в бездарном управлении и услышал в ответ от Апия: «Что делать нам, если легионы разбиты, а враги на пороге дома?».

Тогда Мастама и сообщил Сенату о подвиге Септимуса Помпы. Ему даже не пришлось поведать ни о гарнизоне, что послал Помпа на Ильву, ни о патронате новоявленного легата над Тарквиниями.

Умело, играя на страхах отцов города, Мастама получил согласие на консульство для Септимуса Помпы, а для себя председательство — senatus consultum (большинством голосов и никем не было опротестовано).

Вспоминая рассказ отца, Мариус размышлял — не навредит ли Септимусу сближение с сабинянами? Остановив коня, он развернул послание Консулу Септимусу Эмилию Помпе от Сената Этрурии, прочел — «… пусть консулы примут меры, чтобы государство не потерпело ущерба (dent operam consules, ne quid res publica detrimenti capiat)». «С такими полномочиями он может делать все, что захочет, лишь бы ноги врага не было на земле Этрурии», — решил Мариус и, спрятав свиток в тубус, пустил коня шагом. До Квиринале оставалось совсем немного.