Божественное вмешательство

За воротами начиналась широкая, мощеная камнем улица с аккуратными одноэтажными домиками из обожженного кирпича с крышами, крытыми черепицей. Мы направились к центру города. По пути проезжали и перекрестки. Узкие переулки, тем не менее, не производили впечатления убогости, кое-где жители разводили цветники. Заборов в Клузии не было, почти за каждым домом зеленел парк.

Форум, он же центр, оказался небольшой площадью, над которой высились помпезные храмы, к моему удивлению по большей мере деревянные, но все крытые черепицей.

Самое величественное здание на площади было каменным: Центральная цела возвышалась над боковыми, портик поддерживали два ряда колон. Балку на колонах украшали барельефы грифонов, пегасов, сцен из жизни богов и людей.

По обеим сторонам широкой улицы слева от храма, стояли величественные терракотовые скульптуры в эллинском стиле.

В общем, я с удовольствием побродил бы по городу. Тут есть на что посмотреть, но мой провожатый уж очень часто стал посматривать на меня, недоумевая тому восторгу, что по всей вероятности отразился на лице от искреннего восхищения увиденным.

Улица со статуями уперлась в одноэтажное, но на высоком из больших камней фундаменте здание, охраняемое солдатами. Квинтус взявшись за уздечку, остановил моего коня. Я спешился и забрал у него повод.

Мой провожатый крикнул караульному, что бы тот позвал центуриона (младшее офицерское звание). Не задавая вопросов, легионер поднялся по широким ступеням и скрылся в здании.

Вернулся он быстро и не один. Широкоплечий, но на коротких кривых ногах центурион недовольно пробасил:

— Какой демон притащил тебя, на ночь глядя?

— Я Алексиус Спуринна Луциус, доставил письмо от Сенатора Спуринния к консулу Прастинию, — докладываю, вытянувшись по стойке «смирно»: мало ли, может, этот центурион будет и моим командиром.

— Я Антониус Тулий, — он, улыбаясь, прилично врезал мне по плечу ладонью, — приятно видеть таких молодых людей, пойдем со мной. Квинтус, отведи коня на конюшни.

Квинтус кивнул, со щелчком приставив ногу к ноге, сноровисто снял со спины лошади сумки, с удивлением, взглянул на помятый галльский плащ. Вручил мне вещи и ушел, уводя коня на поводу.

Немного смущаясь, я встряхнул плащ, аккуратно сложил и спрятал в сумку. Антониус, как мне показалось, взирал на эти манипуляции с имуществом одобрительно.

Центральная часть дома — несколько помещений, с арочными входами, по моему назывались анфиладой. Мы прошли их, и вышли на террасу, освещаемую горящим в бронзовых фонарях маслом.

У рукотворного водопада молодой юноша декламировал что-то героическое, два десятка мужей в туниках и тогах живописно разместились на террасе, устроившись, кто в плетеных креслах, кто на деревянных ложах, приставленных к стене дома.

Антониус указал взглядом на свободные раскладные стулья с высокой спинкой, и мы потихоньку присели на них.

Монолог актера как раз вступил в финальную часть. Военачальник и отец отдал приказ о казни собственного сына, хоть и совершившего подвиг, но при этом нарушившего приказ: «Мораль — сказано, сделано (dictum factum)», — юноша поклонился публике и получил аплодисменты. Поаплодировал и я.

Центурион между тем подошел к человеку о возрасте, которого нельзя было сказать наверняка, ему в равной степени могло оказаться и тридцать и сорок лет, что-то сказал, склонившись, что бы лежащий сноб, смог его услышать.

Тот поднялся с ложа и направился ко мне. Я тоже встал.

Рабы угощали гостей вином, на террасе стало немного шумно. Консул заговорил очень громко:

— Приветствую тебя Алексиус, как поживает старик Спуринний? — мне показалось, что он хотел обняться со мной. Прастиний так радушно развел руки, будто приглашал упасть в его объятия, как это делают старые друзья. Я решил придерживаться уже доказавшей свою эффективность, линии поведения, вытянувшись в струнку, доложил:

— Приветствую Консула Эртурии! Сенатор Спуринний здоров и весел, чего и тебе желает. Я привез от него письмо. — Достав из сумки тубус, вручил письмо Консулу. Вытянулся. Жду. Тот скривился, словно лимон разжевал, резко сорвал печать и, приблизив развернутый свиток к огню, быстро прочитал послание.

— Ну что же, Алексиус, наверное, тебе известно о том, что самниты перекочевали на территории сабинян и оба племени вполне мирно сосуществуют там? — Киваю, соглашаясь, — Быть войне. Вряд ли они объединились против других племен италики.

Мы готовимся к сражению и обучаем новобранцев.

Завтра второй легион выходит на учения. В нем служат и гастаты (обученные легионеры) и новобранцы, но нет ни одного принципа (обученный и участвовавший в боевых операциях легионер) или триария (ветеран, обычно становившийся в третью линию).