Божественные тайны сестричек Я-Я

И пока они ласкали, гладили и любили друг друга, Сидда чувствовала себя так, словно впервые оказалась в собственном теле. Каждая новая ступень их соития открывала ее не только для чувственного наслаждения, но и для грусти, внедрившейся в кости и мышцы. Ее экстаз, обрушившийся одновременно с разрядкой Коннора, сопровождался криком. И, вздрагивая в судорогах освобождения, она заплакала. Потому что чувствовала себя раскрепощенной, открытой всем ветрам, отпущенной на волю. Все границы растворились, рухнули, оставив ее беззащитной. И одновременно с любовью и желанием она испытывала ощущение заброшенности и печали, делавшее ее трепетной и уязвимой.

— Прости, — прошептала она Коннору. — Прости, что все время плачу.

— Душистый горошек, — мягко сказал он, — что бы там ни было, у нас все хорошо.

Сидда пыталась заставить себя засмеяться, но не смогла.

— Пышечка, — встревожился Коннор, — что случилось?

Сидда отстранилась от него, села и рассказала все, что услышала от Каро. Он не сводил с нее глаз, а когда она закончила, хотел притянуть к себе. Но она отстранилась. Чувство было такое, словно она каким-то образом подсунула ему бомбу.

— Ей следовало самой мне сказать, — пробормотала она. Коннор осторожно погладил ее по голове.

— Но она ведь прислала своих эмиссаров!

— Этого недостаточно, — покачала головой Сидда. Слова застревали в горле.

Она встала с постели.

— Ты этого не заслужил, Коннор. Я старая развалина и ни на что не гожусь.

Коннор, молча дождавшись, пока обнаженная, раскрасневшаяся Сидда переступила порог и закрыла за собой дверь, снова лег, изучая комнату. Взгляд скользил по книгам Сидды, халату, висящему на крючке за дверью, букету лиловых и голубых аквилегий на тумбочке, испещренному пометками экземпляру «Женщин». Он любил эти повседневные признаки существования Сидды, любил ее сорокалетнее тело и живой изменчивый ум. И сказал себе, что Не пойдет к Сидде, пока дрозд Свенсона, заливавшийся за окном, не закончит свою песню. А пока лежал в постели и старался выделить из дружного хора голоса знакомых птиц.

Сидда тем временем стояла у круглого дубового стола, на котором лежал альбом с вырезками. Ночь была теплой и наполненной зудением легионов мошек, упорно бившихся в двери веранды.

Она вынула из альбома фото двадцатилетней с чем-то Виви, лежавшей в траве на одеяле для пикников. Подпирая подбородок руками, она уставилась на малышку, из-под крошечной пляжной шляпки которой выбивались рыжеватые волосы. Девочка не мигая смотрела на Виви, и казалось, что эти двое ничего вокруг не замечают, погруженные в свой, предназначенный только для них, замкнутый мирок.

Сидда перевернула снимок. На обороте значилось: «Королева Танцующий Ручей с Первым Королевским Отпрыском».

Глаза ее наполнилось слезами. «Почему я оставила теплую постель возлюбленного, чтобы вновь вернуться к этим свидетельствам прошлого?»

Она отложила фото и потянулась к пакету с благодарственными письмами матери к я-я. Перебирая их, она словно грелась в любви, пропитавшей слова матери. И вспоминала услышанное где-то изречение: «Слова ведут к делам. Они настраивают душу, готовя ее к нежности».

Кажется, это сказала святая Тереза… или нет?

Сидда вспомнила невыразимую радость при виде материнского лица, когда Виви наконец вернулась. Радость снова обонять запах Виви после бесконечной, необъяснимой разлуки. Ситцевые рубашки Виви. Ее шаги в коридоре. Очертания тонкой фигуры, когда она останавливалась в дверях, чтобы пожелать дочери спокойной ночи. Она так хотела, чтобы мать подошла, легла рядом, обняла ее и поклялась, что больше никуда не уйдет. Тоска по матери и сосущая боль брали верх над безумной злобой на мать, посмевшую бросить ее.

Она не слышала, как в комнату вошел Коннор, и когда на плечо легла его рука, подскочила от неожиданности и, поспешно ускользнув, схватила с дивана тонкое покрывало.

Лампа в углу мягко мерцала. Сидда поспешно завернулась в покрывало, прежде чем вернуться к столу. Коннор продолжал стоять, беспомощно свесив руки.

— Я только сейчас просматривала альбом с так называемыми божественными секретами, — пояснила Сидда. Коннор перевернул несколько страниц.

— Смотри, беременные девы я-я, — объявил он, вынимая снимок. Сидда уже видела его раньше, но не обращала особого внимания. Под надписью «Красотки-52» сидели вокруг кухонного стола все четверо я-я, совсем молодые и беременные на восьмом или девятом месяце. Каро закинула ноги на стол. Рука лежала на спинке стула Виви. Голова Ниси слегка опущена, глаза полузакрыты в улыбке. Тинси энергично жестикулирует, словно рассказывая невероятно неприличный анекдот. Голова хохочущей Виви откинута, рот раскрыт так широко, что видны зубы. Все женщины одеты в платья для беременных, у каждой, кроме некурящей Ниси, в одной руке стакан с выпивкой, а в другой — сигарета.

— Издевательство над внутриутробными плодами: момент во времени, запечатленный «Кодаком», — усмехнулась Сидда.

Коннор оперся ладонями на стол и нагнулся над снимком.

— Пятьдесят второй. Она носила тебя, Сидда.

И, показав на огромный живот Виви, добавил: