Божественный и страшный аромат (ЛП)

Эстебан задумчиво морщит лоб и не торопясь встает:

— Тут есть два варианта, прекрасная леди. Первый: вы несколько отстали от времени и не понимаете, откуда дует ветер. Вариант номер два: вы пропитаны моралфажеством до самого мозга костей. В этом случае вам стоило бы уяснить, что без таких, как мы, ваша идеология лишится всякого теоретического обоснования. Вы просто будете есть свои круассаны, глядя в вечность пустыми глазами: тысячи поколений пьют кофе в кофейнях, жуют круассаны, ходят на работу и носят красивые прически — и больше ничего. В любом случае… наши разногласия по поводу реальности непреодолимы. И продолжать разговор не имеет смысла. — Эстебан достает из внутреннего кармана куртки пистолет и направляет его на женщину, жеманно расслабив запястье и чуть скосив глаза: его рот приоткрыт, а язык ощупывает кончик уса. По лицу дамы пробегает тень ужаса, она разворачивается и почти бегом скрывается за ближайшим углом. Эстебан продолжает пантомиму еще некоторое время; затем, вздохнув, садится, сплевывает: «Тётки» и засовывает пистолет в штаны. Хулио безудержно хохочет, охая, отдуваясь и пытаясь остановиться.

— Ага, в жопу ее, эту реальность, — говорит он наконец, утирая глаза рукавом рубашки.

— Эти тётки — никчёмные тряпки. Как можно воспринимать моралфажество всерьез, если его гвардия так просто сбегает с поля боя? Как думаешь: может эта тетка организовать высадку, привести подкрепление из-за другого угла — или, я не знаю, спуститься с ним на веревках с крыши ратуши — и с помощью этой блестящей демонстрации силы восстановить превосходство нормальной морали и реальности? Можешь такое представить? — возмущенно спрашивает Эстебан.

Хулио смеется:

— Не могу, вообще никак. А ты не боишься отстрелить себе яйца?

Эстебан усмехается:

— Кто не боится смерти, тот не боится отстрелить себе яйца. К тому же он не заряжен. Если бы я хотел делать пиф-паф, я пошел бы в армию. Для меня оружие — это символ статуса. — Он затягивается сигаретой и выпускает дым из уголка губ. Морщинки возле рта выдают его возраст — старше обычного для этой тусовки.

— В смысле — символ статуса? — не понимает Хулио.

— Видишь ли, у государства есть монополия на насилие. Которой оно милостиво поделилось с нами. Это знак доверия, того, что таким, как мы, дозволено участвовать в государственных делах. Но суть государства — это не власть ради власти или насилие ради насилия: всё это средства для достижения целей. Власть — это вроде репутации в гетто. Когда у тебя ее нет, тебе приходится доказывать свои права мордобоем, но когда она у тебя уже есть, тебе не пристало кидаться на людей с кулаками: все и так знают, что с тобой шутки плохи, — объясняет Эстебан.

— Ты что, за государство? — спрашивает Хулио.

— Ревностный и верноподданный слуга Отечества и убежденный сторонник экклезиастической системы. — Эстебан гордо выпрямляется и с пафосом смотрит вдаль, а потом снова поворачивается к Хулио. — Тебе что, кажется, что ты не нигилист? Или, может, тебе кажется, что наше дорогое правительство «чересчур нигилистично» или «недостаточно нигилистично?»

— Я вообще не думал, что это как-то относится к правительству. Мне казалось, весь смысл в том, что никакого смысла нет, а те, кто думает иначе, отсосут, — признается набриолиненный хулиган.

— Интуитивно это верно, и, в сущности, этого достаточно, но если ты думаешь так — ты действуешь на уровне инстинктов, как та тётка. Тётки, как правило, за государство, потому что тётки всегда за государство: они не умеют быть против. Они просто повторяют то, что им говорят, потому что не могут придумать ничего лучше. Шпана, в свою очередь, всегда была в контрах с властью, так что ей тоже трудно представить, что можно по-другому. Но на самом деле полезно понимать политику, чтобы идти в ногу со временем. Иначе сам рискуешь отсосать по полной. Что ты вообще знаешь о нигилизме?

— «Спешите видеть, как могучий нигилист встретится лицом к лицу со смертью…» — декламирует Хулио. — Вот, кое-что знаю.

— Но сам посмотреть так и не удосужился? — полунасмешливо, полувосхищенно говорит Эстебан. — Хулио, ты удивительное существо. На первый взгляд — лопух обыкновенный. Но если копнуть поглубже, становится ясно, что ты абсолютно безразличен ко всему, что предлагает тебе мир, кроме, пожалуй, разврата. Если поговорить с тобой подольше, можно услышать ярчайшие мысли; непонятно, рождены они развитыми аналитическими способностями или интуицией — но ты за них никогда не держишься. Стильная игра. Я бы так не смог.

Шаткой походкой двое пидров бредут по городским улицам. Повсюду бетон, трехсотлетние трех- и четырехэтажные бетонные дома с массивными арками. Улицы по-прежнему почти пусты: несколько солдат, пара конных повозок, да еще собаки. Пыльно, жарко. В одном окне курит сигару голый по пояс толстяк, сонно глядя из-под тяжелых век; из другого выглядывает любопытная старушка. Тут и там валяется мусор.

— Бетон, — объявляет Эстебан, делая широкий жест рукой.

— Бетон для обсосов, — критически замечает Хулио.