Божественный яд (СИ)

Он уже знал, что богов сейчас зовут иначе, чем ему помнилось. Время превратило Боль в Печаль, сделало Страх мужчиной и её мужем, Ярость стала Гневом — супругом Жажды, и надо всем этим царила Любовь.

Время стёрло прежние черты, и Марану от этого было не по себе: его воспоминания настолько противоречили нынешней картине, что казались бредом. То, что помнил он, не сохранилось в книгах, во всяком случае в тех, что нашлись в дворцовой библиотеке. Самому старому из религиозных трактатов было всего восемь веков, и два столетия оказались решающими. Наверняка то, что он искал, хранилось где-то в других местах, но Маран ещё недостаточно освоился, чтобы покинуть этот дворец и отправиться на поиски в иные книгохранилища. Да и конкретных вопросов у него не было, просто…

Он не мог понять: то, что он помнил, действительно было? И если было, то — почему изменилось?

Так он и жил уже пару недель в этом новом мире, читая книги и обдумывая в храме прочитанное. Наличие подобного устоявшегося ритуала немного успокаивало: в изменившемся мире, лишённом привычных ориентиров, оставалось цепляться за мелочи.

Неожиданно ещё одной такой мелочью стала встреча в храме. Он впервые видел транток в таком качестве: не пленницы и не рабыни, наоборот, дорогие и званые гостьи. Зрелище оказалось занимательным, а сами девушки — достаточно хорошенькими, чтобы потратить на них несколько минут.

Поначалу именно любопытство подтолкнуло Марана завязать разговор, но совершенно неожиданно шевельнулись те воспоминания, до которых он пытался добраться. Из небытия вернулось несколько кусочков рассыпанной мозаики, которую представляла собой его память, и встало на свои места.

Маран вдруг отчётливо вспомнил, кто, как и для чего наносил узоры на его кожу: он учился терпеть боль, и это происходило в те последние пять лет его жизни, которые почти не сохранились в памяти. Он вспомнил того, кто его этому учил, и это совершенно точно не было плодом воображения, потому что зримо подтверждалось шрамами. Правда, главный вопрос оставался открытым: зачем?

Оставив общество любопытных и оживлённых транток, он прошёл к статуе Печали, как её здесь звали, полоснул себя по тыльной стороне ладони ножом, с которым не расставался и который так удобно было прятать в складках сальвар. Порез не заставил даже поморщиться, приобретённые телом навыки остались с ним, и боль не беспокоила.

Маран приложил кровоточащую и саднящую ранку к подолу одеяния Печали, как её теперь называли. Надавил, отчего ощущения в порезанной руке стали острее, и несколько секунд постоял, пристально вглядываясь туда, где у статуи должно было находиться лицо.

Серьёзная жертва, опасная жертва, слишком привлекательная для богов жертва, которую он поостерёгся бы приносить в других обстоятельствах. Но идол безмолвствовал, словно простой кусок камня. Это точно было очень важно, он всем существом ощущал, насколько это важно, но детали скрывал туман беспамятства.

Боги оставили свою паству? Совсем? Или их и не было никогда?..

После ухода гостий он провёл в храме немного времени. Больше ничего не прояснилось, поэтому он решил, что на сегодня размышлений о прошлом и богов довольно, пора вернуться к настоящему. И продолжил привычный ритуал посещением второго из приглянувшихся ему в этом дворце мест: библиотеки. Сегодня у него появились к ней новые вопросы.

В прошлой его жизни книг было мало, они ценились на вес золота и считались одним из главных сокровищ. А сейчас во дворце имелось собрание тысяч и тысяч книг, десятки огромных шкафов с сотнями полок, заставленных доступными всем желающим драгоценностями. Маран уже знал, что современные книги не столь ценны, потому что люди давно уже научились изготавливать их во множестве и дошли даже до того, что книга стала не только хранилищем бесценных знаний, но и обыденным развлечением. Знал, понимал, но всё равно прикасался к простым картонным переплётам с трепетом.

Охватить тысячу лет истории было не так-то просто, но книги в этом помогали. Маран очень рассчитывал на них и с нынешним своим вопросом, и они не подвели, и он несколько часов кряду провёл в облюбованном углу.

Несколько раз его уединение оказывалось нарушено — приходили люди, тихо перебрасывались словами со смотрителем и, получив нужное, уходили. Этого пожилого илаата, бесшумного и незаметного, Маран уже воспринимал как часть библиотеки и не обращал на него внимания, поэтому его присутствие не отвлекало. И такие вот посетители, которые приходили по делу и надолго не задерживались, тоже.

А вот те, кто, как и он, оставались читать здесь, досаждали.

Маран понимал, что его недовольство бесплодно. Этот уютный закуток, огороженный кадками с растениями, был обустроен не для него одного. Большой мягкий ковёр, несколько столов с подушками для сидения и диванов по периметру могли принять не меньше полутора десятков читателей. Но… почему их приносило именно сейчас, когда здесь находится он?