Божество смерти

Но пекарь Байя Каянг знал, что и дома его ожидает не лучший прием: ревущая Пу и жена, страшная в своем гневе. Так что выбор был небольшой – ужасный конец или бесконечный ужас. И Байя Каянг, отведав риса, предложенного Мастером, и поговорив с ним о видах на урожай, наконец с мужеством отчаяния приступил к делу.

– Для нас большая честь быть родителями Пу, той, которую выбрал Мастер.

– Это мы удостоились оказанной вами чести.

Для убедительности Чиун слегка потряс бородой. Семья Каянг не особенно ему нравилась – ленивые и к тому же жадюги. Но, по крайней мере, они уроженцы Синанджу, а при одной мысли о белых ведьмах, за которыми волочился в разное время его сын, Пу казалась Чиуну сущим ангелом.

– Как и вы, мы с нетерпением ожидаем внука, – осторожно продолжал Каянг.

Он даже отважился пододвинуть Мастеру свою чашку. Чиун налил Каянгу еще вина – гостям он в этом напитке никогда не отказывал, но считал всех, кто употребляет его, потерянными для мира. Сам он, как и Римо, не терпел алкоголя. Под его влиянием их нервная система приходила в расстройство, а постоянные тренировки требовали как раз обратного.

– Никто не ожидает рождения внука с большим нетерпением, чем я.

Чиун высокомерно поджал губы. Чего этот тупоумный Каянг хочет от него? Золота у них уже и так достаточно, чтобы до конца жизни объедаться свининой. Они даже пекарню могли бы закрыть, если бы Чиун не требовал по утрам свежей порции рисовых лепешек.

– Есть обычай... который нужно соблюсти, чтобы Пу наконец забеременела.

– А, вот в чем дело, – поморщился Чиун. – Для этого ей всего-навсего нужно лечь на спину. Но ты не можешь и вообразить, Байя, мою радость при мысли о том, что Римо перестал увиваться за белыми.

– А я слышал, что белые женщины сходят с ума по корейским мужчинам. Говорят, те проделывают с их телами разные странности.

Уж это точно, подумал Чиун, вспоминая о годах своего супружества. Дело женщины – рожать детей, готовить еду и держать рот закрытым. А Римо эти белые вертихвостки совсем замутили голову.

– Красота твоей драгоценной дочери убережет Римо от козней белых дьяволиц. Еще раз благодарю тебя, Байя.

– Я слышал, они носят особую одежду и издают особые запахи, – поделился своей осведомленностью пекарь.

– Но оставим пороки белых, восславим лучше добродетели твоей дочери.

– О великий Чиун! – без перехода срывающимся голосом завыл Байя. – Дочь моя осталась по сию пору нетронутой – такой же нетронутой, как в тот день, когда они начинали свой медовый месяц!

– Не понимаю тебя!

– Говорю тебе, о великий Чиун, ни один из нас не дождется внука!

– Что же случилось с твоей дочерью Пу?

– С ней – ничего. Но Римо не выполнил своих обязанностей.

В ожидании гибели Байя крепко зажмурил глаза. Затем медленно открыл их. Может быть, с закрытыми глазами Чиун не хочет его убивать. Но увидел он лишь вздрагивающие седые пряди Мастера Синанджу, энергично кивавшего в знак признания правоты Байи Каянга, деревенского пекаря, сообразившего, что он, похоже, доживет до следующего утра.

Повисла томительная пауза.

– Римо! – позвал Чиун.

– Ну чего?

Голос шел из самой глубины дома, отдаваясь эхом в углах комнаты – совершенно пустой, ибо великие сокровища, которые еще недавно хранила она, исчезли.

– Я хочу, чтобы ты подошел ко мне. – Голос Чиуна звучал сурово.

– Я занят.

– У него до сих пор дурные манеры американца, – пожаловался Чиун. – Но пусть это остается тайной нашей семьи. – И позвал чуть громче: – Только на минуточку!

– Как будто от него убудет – уделить нам минуту. – Чиун, взглянув на Каянга, обиженно сморщился. – Прямо не знаю, что делать с ним. Отдал этому мальчишке лучшие годы жизни... Но ничего, мы разрешим все трудности, как и подобает корейцам. И увидишь – не пройдет и недели, как малыш уже будет в животе Пу!

Римо появился на пороге, держа в руках развернутый свиток пергамента. Байя узнал строчки корейских иероглифов, но на свитке были и другие буквы, странные, похожие на язык западных людей. Таких он раньше никогда не видел, а он держал в руках даже американские газеты, которые время от времени присылал в Синанджу Чиун для пополнения архива ассасинов.

– Слушай, папочка, – с порога начал Римо, – я перечитал этот свиток десять раз и не нашел ни слова о мистере Эрисоне. Греки дерутся с персами, греки дерутся друг с другом, священные обряды, Олимпийские игры, стихи, трагедии, описание попойки в честь божества по имени Дионис, ну и, конечно, списки гонораров ассасинам. Для чего ты мне дал его, скажи пожалуйста?

– Ты не видишь дальше своего носа, Римо, – даже такого белого и длинного, как твой.

– О'кей, у меня длинный белый нос. Теперь давай выкладывай, что случилось.

– Не случилось – это ты хотел сказать.

Римо наконец заметил отца супруги. Тот кивнул здороваясь.

– Отец Пу утверждает, что она осталась нетронутой, – напирал Чиун.

Байя кивал с нарастающим энтузиазмом.

Римо пожал плечами.

– И он утверждает, что сын еще не зачат.

Римо снова пожал плечами.

– Отец Пу по доброте сердца согласился скрыть этот позор от нашей деревни. Но правды не скроешь – ты, Римо, обманул нас.