Божьи безумцы

Разногласия, однако ж, не щадили ни Пьера, ни Жана, вносили раскол, не было единства ни в людях, ни в обстоятельствах; выпадали часы сладостные, как проповеди Бруссона, и минуты суровые; бывали испытания, укреплявшие благоразумных, но других толкавшие к мечу… Итак, распря была повсюду, и старый мой учитель видел, что происходит разлад и в нас самих, ибо внутри нас, говорил он, идет жестокая борьба меж двумя началами, стремящимися захватить власть над нашей душой.

Записи на этом листке нацарапаны кое-как

и без малейшей заботы о хорошем слоге.

Сон Авраама Мазеля: большие и очень тучные черные волы (католические священники, пожирающие нас) ели капусту в нашем огороде. Приказ — выгнать волов.

В План де Фонморте капитан Пуль натолкнулся на отряд Мазеля. Пьер Сегье попал в плен… Как же господь это допустил? Нельзя тут господа винить —

виноват сам Пьер Сегье, зачем он заупрямился и вздумал остаться в опасном месте, невзирая на предупреждение Мазеля и приказ поспешно отойти.

И этот Пьер Сегье так перетрусил, что бежал без боя, забился в кусты, просидел в них больше шести часов, и солдаты капитана Пуля нашли его там.

Не вдохновил нас господь, как вырвать Пьера Сегье из когтей папистов. Пришел его час принять мученический венец ради вящей славы божией.

Заплечных дел мастера, посланные из Нима королевским судом, уже направляются в Севенны и будут орудовать в разных местах края.

Аврааму было предупреждение взяться за оружие решительнее, чем когда-либо, и повести войну против гонителей наших.

Погонщик мулов уверяет, что повстанцы оскопили двух католических священников — настоятелей церкви в Пон-де-Монвере и в Сент-Андре-де-Лансизе. Не могу тому поверить, хотя, по слухам, вышеуказанные паписты следовали по стопам аббата Шайла не только в делах веры. Нет, такая свирепость совсем не в наших обычаях, даже когда мы разъярены^{13}. Увидев мое негодование, погонщик мулов Везделаз, надеюсь, не станет распускать и в других местах сии слухи.

Сборщики винограда, возвратившиеся из Долины, сообщили, что на большой ярмарке в Бокере живо расхватали все ружья^{14} (еще до того, как Шайла отправили на тот свет); стало быть, в Долине наши люди полны решимости не меньше, чем в горах.

Пришло пастырское послание монсеньера Флешье ко всем настоятелям и кюре его епархии; там говорится: «…требую принять решительные меры против «новообращенных», не желающих посещать церковные службы; однако же, когда приговор будет вынесен властями, нам ради завоевания доверия народа нашего иной раз не лишним окажется выступить предстателями за осужденных перед государем и из милосердия христианского исходатайствовать помилование, для тех, кто сего будет достоин…»

Епископ Мендский пишет своему духовенству:

«…напоминаю приходским священникам, что они обязаны вести наблюдение за имеющимися в их приходах новообращенными католиками, но необходимо также, чтобы именно католические духовные лица публично добились снятия части денежных взысканий, кои власти в скором времени наложат на новообращенных…

…духовенство должно следить за тем, чтобы всякую вину постигала кара, но, когда приговор будет вынесен, и только тогда, священник должен вступиться за осужденного^{15}, дабы сим заступничеством заслужить его признательность или признательность его близких».

Сего, 8 августа, вторник,

около полудня

Замерло вдруг мое перо, ибо я услышал приятные звуки знакомой песни и узнал голос Везделаза, который, как известно, не может без песни вести своих мулов. Явился он из Пон-де-Монвера, стало быть, знает все досконально о смерти Шайла. Наш Везделаз даже вез, спрятав у себя на груди, под рубашкой, бумаги, найденные в обиталище сего Севеянского султана, — Авраам Мазсль пересылал сии грамоты нашим братьям в Колле. Мне очень хотелось сделать с них со всех списки, но мулы нетерпеливо фыркали и били копытом о землю, да и солнце уже спускалось к горе Кудулу, так что я успел переписать совсем немного. Желая побольше расспросить Везделаза, я ухватился за полу его плаща и не отпускал до тех пор, пока последний из мулов не перешел вброд речку Люэк — они эту дорогу хорошо знают. От рассказов его о подвигах восставших наших братьев я преисполнился воодушевления и особливо стыжусь сейчас столь легкого оружия, как перо, ибо всем существом своим жажду взять в руки мушкет. Скорее бы довести до конца предписанные мне записи, и для того готов я и сну ночами не поддаваться. Да простит мне бог, но, право же, не могу я дождаться того дня и часа, когда уйду к своим братьям в вольную Пустыню гор.