Божьи дела (сборник)

– Как может клиент помешать – скажи, Йорыч! – снова осклабился и дважды похлопал меня по плечу веселый могильщик.

В другое время меня бы, скорее всего, покоробила фамильярность малознакомого человека, но тут я, как говорится, пропустил и не обиделся.

– Запоздал, может, малость, но то ж!.. – продолжал он со смехом. – То ж всякое с людями случается – Йорыч, скажи!

– Ты бы лучше налил человеку, – поморщившись, хмыкнул горбун.

– И налью! – по-прежнему весело пообещал длинноногий.

– Короче, за Смерть! – поднимаясь, но, впрочем, без пафоса провозгласил Йорыч.

– За нее! – моментально посерьезнел, подобрался и выпрямился жестоко битый гигант.

И опять я покорно поднялся и распрямил плечи, дабы быть вровень с могильщиками.

– Соображает, гляди! – радостно похвалил меня Квазя.

– Как мы к Ней, хочу вам заметить, относимся – так и Она к нам! – авторитетно пояснил горбун.

– Когда нечего возразить, – немедленно подтвердил Квазя, – тогда нечего и добавить!

За Смерть пили стоя, молча и не чокаясь.

– Маслинку, клиент! – Квазя выудил грязными пальцами маслину из банки и впихнул в меня, не дожидаясь моего согласия.

Прежде меня бы, должно быть, стошнило, но тут, к моему удивлению, я это все проглотил.

– Хочешь умереть? – неожиданно запросто поинтересовался у меня Йорыч.

– Да! – почти выкрикнул я, как будто только и ждал этого вопроса.

«В самом деле, сейчас мне самое время уйти из жизни, – сказал я себе , – ибо только так я смогу сохранить жизнь моему мальчику !»

– Поможем, клиент! – подмигнул мне длинноногий, закусывая шотландский виски пирожным безе. – А поможем, чего? – заговорщически прогундосил он, опустившись на корточки и подобострастно заглядывая карлику в глаза.

– Тут надо еще, чтобы Смерть согласилась, – важно ответил горбун. – Ну разве что лично Ее попросить…

– Попроси Ее, а? – немедленно ухватился Квазя, услужливо вкладывая ему между пальцев гаванскую сигару. – Ты же можешь! – гудел он с восторгом, поднося старику зажигалку в виде гробика с покойником внутри.

Йорыч неторопливо прикурил от черепа человечка, охваченного синим пламенем, после чего наконец обратил взор на меня.

– С одной стороны, мы имеем могилу… – назидательно произнес он и с особым значением кивнул в сторону свежевырытой ямы.

– С другой стороны, мы имеем тебя! – перебил его Квазя, опять больно похлопав меня по плечу.

– Именно что! – подтвердил старый бомж, задумчиво облизав толстую нижнюю губу. – В связи с чем, – он продолжил, поморщившись, – лично у меня возникает вопрос…

– Чего мы имеем! – опять вылез Квазя, но, получив шлепок по лбу, заткнулся и отскочил.

– О жизни и смерти вопрос! – обнажив желтые зубы, саркастически усмехнулся горбун…

38

Йорыч, насколько я уловил по обмолвкам, происходил из актеров и даже когда-то блистал ( по его выражению ) в роли могильщика в «Гамлете».

Йорычем, впрочем, его ( для понятности, как он сказал ) окрестили коллеги по кладбищу; когда-то же его прозывали Йориком – в память о черепе бедного Йорика из все того же произведения.

Однажды ( опять же, по его признанию ) ему сделалось тесно в суррогатных реалиях современного театра; наконец, после долгих духовных метаний и прозрений он естественным образом обнаружил себя на кладбище, где не надо прикидываться и где все выглядит по-настоящему: как жизнь, так и смерть…

Квазю ( который в отличие от Йорыча не помнил своих родителей ) угораздило, как он выразился не без сарказма, родиться тринадцатым сыном в семье примитивных цирковых артистов.

– Представь, из укромного лона мамаши, – и тут он ручищами изобразил это лоно, – я прямиком и без промедления проследовал в безразмерное лоно вселенского балагана!

С его слов получалось, он себя помнил с рождения – буквально с той самой минуты, когда его впервые бесцеремонно похлопали по нежной розовой попке.

– С той самой минуты, – признался, потупившись, Квазя, – не было дня, часа или минуты, когда бы меня не били.

Били, как он пояснил, не со зла и по делу – то есть специально уродовали для роли Квазимодо в цирковой феерии по мотивам романа Гюго «Собор Парижской Богоматери» ( эта роль, как одна из заметных в мировом репертуаре, всегда по наследству доставалась младшему сыну !).

– Младший – понятно, он самый любимый! – ностальгически восклицал Квазя.

Он то и дело сбегал от семьи, где-то прятался, его находили, спустя какое-то время он снова бежал и опять его догоняли и били еще страшнее – пока однажды, спасаясь, он не забежал на кладбище, где, собственно, и познакомился с Йорычем…

Наконец после тысячи тостов – за Истину, Дух, Вечность, Надежду, Любовь, Жизнь и Смерть, Веру в Бога и Свободу от Него! – я не удержался и рассказал-таки моим удивительным собутыльникам о постигшей меня беде.