Божьи люди. Мои духовные встречи

Были иконы — в Петербурге, в Саратове, в Чернигове, в Нижегородской губернии, в Кашине. Еще в Москве, в часовенке преподобного Сергия на Ильинке^[63] есть икона, написанная о. Германом; есть даже в Иерусалиме, в Сионском монастыре у одной монахини, духовной дочери его. Была икона Черниговской Божией Матери и на Афоне.

4. Монашество в скиту

Поступив в обитель, о. Гавриил стал ходить к старцу. В Гефсиманском скиту был в то время знаменитый старец о. Александр^[64]. Но один иеродиакон из братии отсоветовал батюшке идти к нему, говоря, что он очень строг, и отвел его к о. Тихону^[65], другому старцу. О. Тихон был очень простой и добрый, он с любовью принял к себе молодого инока, и тот часто стал ходить к нему, открывать свои помыслы, каяться в своих прегрешениях и просить наставлений и советов.

“Простой он был такой, — вспоминает о нем батюшка, — и такой любвеобильный. Бывало, придешь к нему, а стулья у него все завалены одежей, и он говорит:

— Ну, партошенька, скидывай на пол одеженку-то, садись. Давай чай пить.

И тут за чайным столом ему все говоришь и рассказываешь про себя, что на душе, да и то, что против него подумаешь и что против него говорят, а он отвечает, бывало:

— А ты ко мне не как к старцу, а как к брату ходи, а брат от брата утверждаем яко град тверд.

Меня все помысел смущал, будто старец для меня слишком прост, и я ему и это открыл!”

Удивительная любовь была у о. Тихона к своим духовным детям: бывало, ходит он в зимние теплые вечера в келии к тем из них, кто вновь пострижен, наставляет, укрепляет их; забывал про свою болезнь и усталость.

Но все же душа батюшки стремилась больше к о. Александру, как бы чувствуя всю ту важную духовную пользу, которую он от него должен был получить.

В это время у о. Александра не было келейника, и он, встретив однажды Гавриила, попросил его помочь прибрать келию; потом стал часто звать к себе помочь ему то в том, то в другом деле; наконец, переговорив с настоятелем, о. Александр захотел взять его себе в келейники. О. Александр жил против о. Тихона. Однажды, встретив о. Тихона, о. Александр просто сказал ему:

— Я у тебя ученика хочу отнять.

На что тот благодушно с поклоном ответил:

— Ну что же? Бери, пожалуйста, пусть он тебе послужит.

“Так меня из полы в полу и передали. Был я в послушании у о. Тихона 3 с половиной года, 7 лет — у о. Александра, а потом перешел к епископу Феофану Затворнику^[66]: и он очень добре устроил меня”.

Батюшка с любовью стал ходить к старцу, исполняя у него свое новое послушание, помогать ему, в чем мог. Он благоговел перед ним и чувствовал от общения с ним великую душевную пользу. Но вдруг помыслы стали мучить его: как это он, занимая уже ответственное место в монастыре старшего в живописной, несет такое послушание келейное у старца, и он с полной искренностью и простотой открылся в этом старцу, который сказал ему на это:

— Если не хочешь, не ходи.

Батюшка отвечал на это:

— Я не могу к вам не ходить, потому что чувствую от того великую пользу для души, только помолитесь, чтобы помысел этот меня не мучил!

Старец дотронулся слегка до его головы и этим прикосновением как бы изгнал мучивший ученика помысел.

И он продолжал ходить к старцу, все больше и больше проникаясь тем духом, которым горел о. Александр.

“Великий это был старец, — с умилением вспоминает о нем о. Герман. — Молитвенник, делатель молитвы Иисусовой. Зайдешь к нему, бывало, благословение взять ко всенощной идти, а он сидит и весь погружен в молитву. Вернувшись от всенощной, зайдешь к нему опять, он все сидит на том же месте — и весь ушел в молитву.

— Ты разве в церковь не ходил? — спрашивает меня.

Он и не замечал, сколько прошло времени, а прошло 4 часа. И благоговел же я перед ним: бывало, принесу ему обед, поставлю на стол, а сам стану на колена у дверей. И пока старец кушает, говорю все хорошее и дурное про себя; а старец все молчит и молится, только спросит иногда:

— Ты что? Еще долго будешь так стоять?

— Батюшка, да разве я вам мешаю?

— Ты мне аппетиту придаешь. Когда я один, то того, что ты мне принес, мне на два дня хватит, а когда ты здесь, то я все съем, да еще попрошу.

А то скажет мне старец:

— Ты мне сегодня трапезу не носи, не надо.

А я пойду от старца, да думаю о нем и жалею его. Думаю: “Как же это? Старец мой трудится, устает, сколько поклонов кладет, и вдруг — без пищи!” И ослушаюсь старца, принесу ему обед и поставлю перед ним.

— Да как же это так? — скажет старец. — Ведь я тебе говорил, что не надо?

— Батюшка, простите, не мог утерпеть, простите, виноват, хуже медведя несмысленного.

— Как так?

— Да как же, батюшка, когда медведь-то приходил к старцу одному, и приходил в тот самый час, когда ему велит старец, а я-то, батюшка, когда не велите — и прихожу.

Улыбается старец. А иногда я и войти к нему не смею за благословением, так встану за дверью на коленочки и приложусь губами к дверной ручке, потом поклон земной сотворю, прося мысленно благословения у старца.