БОЖЬИ ВОЙНЫ

В 1436 году, через два года после побоища Табора и Сироток под Липанами, в день перед Варфоломеем въехал в Золотую Прагу Сигизмунд Люксембургский, dei gratia Romanorum imperator, Ungarie, Boemie, Damlacie et Croacie rex[1191]. Многие встречали его криками «виват» и возгласами радости, вели его в Град со счастливыми слезами на глазах. Но были и такие, которые не признали Люксембуржца монархом, прозвали его узурпатором, рыжей шельмой и царем вавилонским, а некоторые просто войну с ним начали. Проповедник Амброж, Бедржих из Стражницы, Ян Колда из Жампаха, а более всего прославленный гейтман Ян Рогач из Дубе. Последний так всех достал, что вскоре императорское войско взяло его в осаду в его крепости Сион. Крепость пала, а взятых в плен Рогача, Вышека Рачинского сотоварищи повезли в столицу. Там всех по приказу императора Сигизмунда жестоко истязали и долго пытали, а под конец повесили на большой виселице. Это произошло в понедельник, на следующий день после дня Nativitatis beate Marie virginis Anno Domini 1437[1192].

И долго плакали в народе. Люди плакали каждый раз, когда об этом вспоминали.

Глава 23

В которой всему приходит конец.

— Иссохло от горести око мое[1193], — пожаловался печальной цитатой Ян Бездеховский из Бездехова, самый старший, самый опытный и самый уважаемый среди пражских чернокнижников конгрегации аптеки «Под архангелом».

— Иссохло око мое, душа моя и утроба моя, — добавил он, наливая из графина в бокалы. — Истощилась в печали жизнь моя и лета мои в стенаниях; изнемогла от грехов моих сила моя, и кости мои иссохли. Другими словами, Рейнмар, старость, чтоб ее зараза, не радость. Но хватит обо мне. Рассказывай, что у тебя. Говорят, твоя панна… Это правда?

— Правда.

— А наш друг Самсон…

— Тоже правда.

— Жаль, жаль, — reverendissimus doctor[1194] поднял бокал, сделал большой глоток. — Очень жаль. А ты под Липанами, говорят, был… Вроде бы там людей в овинах живьем палили, сотни людей. Ужас, ужас. И что теперь, скажи? Что теперь будет?

— Это конец определенной эпохи. Перелом. В Чехии бурлит, как в котле…

— А накипь[1195] всплывает, — догадался Бездеховский. — Как обычно, на самый верх. А ты? Будешь дальше бороться?

— Нет. Я потерпел поражение. Во всём. С меня хватит.

— До интересных времен пришлось дожить, — вздохнул старик. — Интересных. И смешных и страшных… К счастью, не долго уже этой жизни…

— Да что это вы, учитель…

— Недолго, недолго. Единственное, что меня еще в этой жизни держит, это спирт. Спиртные напитки. Винный спирт, — Бездеховский поднял бокал, — это истинный aether[1196], который устраняет из организма нечистые субстанции, а загустевшей, застывшей и ленивой крови возвращает текучесть и живость. В горилке, как в квинтэссенции, содержится экстракт наивысшей гармонии. Водка действует так, как называется: это вода жизни, aqua vitae[1197], живительная жидкость, которая может продолжить наши дни, отпугнуть смерть и отодвинуть кончину… Эх, что тут говорить! Выпьем!

— Учитель.

— Слушаю тебя, сын мой.

— Я не задержусь в Праге долго, возвращаюсь в Силезию. У меня там… неоплаченные счета. Я навестил вас, потому что… У меня просьба. Настолько нетипичная, что я не смею с ней подойти ни к Телесме, ни к Эдлингеру Брэму… Могу только к вам. В надежде, что вы соизволите понять…

— Вали смело. Что тебе надо?

— Яда.

— У меня есть всё, о чем ты просил, магистр Ян. — Библиотекарь Щепан из Драготуш посмотрел на Бездеховского и Рейневана с подозрением, вывалил на стол охапку книг. — «Turba philosophorum», то есть переведенная «Muszaf al-gama’a». «Sirr al-asrar», «Secretum secretorum», в оригинале, если будут трудности с арабским, попросите помочь Теггендорфа. «Epistola de djsibus tyriacalibus» Арнольда Вильяновы. И уникальное издание: «Questinos de tyriaca» Гвилельма де Корви. Интересно, зачем вам эти два последних произведения? Собираетесь травить кого-то, что ли?

— Вот, — Ян Бездеховский из Бездехова поднял флакон с фосфоресцирующей зеленоватой жидкостью, — твой яд, Рейневан.

Рейневан молчал, был бледен. Бездеховский отложил флакон, почесал свой посинелый нос.