Божья кара

Когда Женя добралась до гостиничного комплекса, Ксюша была уже там. Серафима, так звали секретаршу Коваленко, с выражением бесконечной тоски на лице взялась за ежедневник, прихватив для сравнения собственный, что было весьма разумно, потому как некоторые рабочие отметки в них совпадали. С ними девушки покончили, быстро выделив их желтыми точками. Это было предложение секретарши. Все трое сошлись на мнении, что достаточно изучить записи начиная с мая месяца. Потом они отметили наиболее понятные заметки, относящиеся к работе. Затем Серафима более внимательно изучила записи по второму кругу и отметила розовым заметки личного характера.

Непонятных записей набралось десятка полтора. Из них повторяющихся не более трех. Например: «17.30 Конс.» подобная пометка встречалась с мая по октябрь раз пять, время было разное, а сокращение одинаковое. Секретарша склонялась к мнению, что речь идет о какой-то консультации, что само по себе давало неограниченные возможности для фантазии. Медицинская консультация, юридическая, риелторская, финансовая и так далее. Но Ксении казалось, что это могло быть сокращение фамилии, например Консовский, или Консулов, или Конструкторов.

Жене было все равно, потому как оба варианта не несли никакой ясности. Ни телефонов, ни адресов в ежедневнике не имелось.

Следующая таинственная запись выглядела еще короче. «20.00 Л.У.» Лидия Устиновна? Леонид Улукбекович? «Лидер Урала»? «Любимые устрицы»? Лечение ультразвуком? Эта запись повторялась чаще, несколько раз без указания времени.

Третья запись гласила. «Вкл. А.» Что «Вкл. А»? Включить Анину стиралку? Включить Александрова в состав бригады?

После долгих споров «Вкл.» из расследования решили исключить. А вот по поводу «Конс.» и «Л.У.» и Ксюша, и Серафима обещали подумать.

Изучение ежедневника вместе со спорами заняло у девушек часа три, а потому, выйдя из гостиницы, Женя прямиком направилась домой. День был тяжелый, длинный, и за весь этот день она почти ничего не ела, не считая кофе с тортом и нескольких чашек чая с печеньем в секретарской. А потому мечтала приехать домой, наварить картошки, плюхнуть в нее домашней тушенки, открыть баночку солененьких огурчиков, и, усевшись перед телевизором, от души налопаться.

Но, увы, нашим страстным желаниям редко суждено сбыться. А потому, спеша домой привычным маршрутом, пробегая мимо злополучного отделения полиции, полностью погруженная в мысли о картошке с тушенкой, Женя буквально налетела на Суровцева.

– Ой! Капитан! – распахнув удивленные глаза, проговорила Женя, а потом вдруг добавила: – А я как раз к вам.

Теперь глаза распахнул Суровцев.

– Да неужели? – Лицо его немедленно утратило безучастное выражение. Оно сделалось недружелюбным, глаза прищурились, губы сжались в узкую полоску. – А кто мне клялся, что мы расстались навсегда? Кто обещал мне «прощание навеки»? Кто грозился порога нашего отделения не переступать? – язвительно вопрошал капитан. Но ответила ему вовсе не Женя.

– Что? – раздался из-за спины капитана требовательный, возмущенный возглас. – Какие еще «прощания на веки»? Ты что, старый кобель, любовницу себе завел?

После чего на голову внезапно побледневшего капитана обрушился мощный удар неопознанного предмета, оказавшегося при ближайшем рассмотрении объемной, битком набитой продуктами авоськой, рассмотреть которую Женя успела в тот самый миг, когда она опускалась на ее собственную голову. К счастью, Женя была моложе капитана, подвижнее и не была застигнута врасплох, а потому успела отскочить в строну, избежав удара.

– Ах ты, шалава малолетняя, ишь, юркая какая попалась! – бросилась на нее с пущей злобой маленькая пухлая тетка, облаченная в короткую вышитую дубленку и длинный пестрый шарф.

– Таня? – удивленно провыл потирающий ушибленную голову капитан Суровцев. – Ты что, спятила? Больно же.

– Ах, тебе больно? – тут же меняя направление атаки, взвизгнула тетка. – Ты еще не знаешь, что такое настоящая боль!

«Какой неизгладимый отпечаток накладывает на наших граждан современное киноискусство», – как-то не к месту подумала Женя, силясь вспомнить, где именно слышала последнюю произнесенную ненормальной гражданкой фразу.

– Таня, ты не так все поняла! – отступая и прикрываясь руками, бормотал Суровцев. – Она журналистка, она самоубийствами интересуется, весь мозг мне вынесла! Я уже не знаю, как от нее отделаться, а она здесь рядом живет, все лезет и лезет!

– Ах, она еще и рядом живет! Ты уже и адрес ее знаешь? – все больше раскочегаривалась Таня.

– Так я у нее был, когда ее бывшего сожителя за хулиганство арестовывал, – неловко оправдывался горемычный Петр Леонидович.

– Ты уже и с бывшим сожителем разобраться успел! – вопила от возмущения Таня, безостановочно дубася капитана авоськой.