Божья воля

И это единственное, в чём проявил он свою самостоятельность.

С помощью бабки царя Алексей Долгорукий решил провести и свой проект брака Петра со своей младшей дочерью.

Алексей Григорьевич решил ковать железо, пока горячо.

Зайдя вечером того же дня в императорский кабинет, он с самой невинной улыбкой обратился к Петру:

— А я, ваше величество, к вам с новинкой…

— Что такое? — недовольно спросил император.

— Под Царицыном волков подняли.

Глаза царя, против воли, радостно блеснули, но он так же недовольно бросил:

— Ну и пусть их…

— Да вы, никак, нездоровы, ваше величество, — участливо заметил Долгорукий. — А я-то велел на завтра охоту готовить… Ишь ты, какая незадача!

— Ну, что за нездоров! — отозвался Пётр.

— Так как же, ваше величество, прикажете отменить завтрашнюю охоту?

Царь на минуту задумался, провёл рукой по пылавшему лицу и потом ответил:

— Ты говоришь, волков много?

— Страсть сколько!

— Так зачем отменять? Будем охотиться. Не всё плакать, надо и повеселиться! — словно отвечая на какую-то тайную мысль, раздумчиво заметил он и потом быстро воскликнул:

— Будем веселиться! Чай, небось и твои завтра поедут?

— Всенепременно, ваше величество!

— И Катя будет?

— А она-то уж и подавно! Небось знаете, государь, как она вас любит? Ей только и радости, чтобы близ вас побыть. И наяву-то вы ей грезитесь, да и во сне она ваше величество кажинную ночь видит. Давеча, как отъезжал я к вам во дворец, у ней только и разговору было, что какой-де наш император красавчик да что-де за счастливица будет та, кого он себе в супруга выберет!

Пётр самодовольно улыбнулся и спросил:

— Так неужто она меня и впрямь так сильно любит?

— Как кошка влюблена! Говорю, что у ней и разговору только что про ваше величество: «Здоров ли государь? Да что он мне сумрачен показался? Да что как будто побледнел малость!» Просто все уши, можно сказать, прожужжала. А как сказал я ей, что на завтра охота назначена, да в шутку посмеялся, что ей на той охоте не быть, так покраснела даже вся, и слёзы в три ручья хлынули. Едва-едва её успокоил. Совсем вы её зачаровали, ваше величество!

Алексей Григорьевич улыбнулся самой добродушной и самой невинной усмешкой.

Улыбался также и Пётр. Рассказ Алексея Григорьевича о любви к нему княжны Катерины произвёл на юного царя самое благоприятное впечатление. Он был донельзя самолюбив и избалован раболепным поклонением, льстивым ухаживанием придворных, очень любил сознавать неотразимую силу своей красоты, и каждая новая любовная победа невыразимо радовала его юное сердечко. Притом же княжна Екатерина Долгорукая была красавица, по которой вздыхала большая половина придворной молодёжи, и это вдвойне увеличивало для Петра цену её любви к нему.

— А что, Григорьич, — воскликнул он, — ведь Катя-то прехорошенькая!

Долгорукий развёл руками.

— Не мне судить, ваше величество! Отец детям плохой судья!

Пётр улыбнулся какой-то внезапной мысли и, хитро прищурив свои проясневшие глаза, медленно спросил:

— А что, Григорьич, если я в Катю влюблюсь?

Алексей Долгорукий почувствовал, как сильно забилось его сердце, как кровь горячей волной прихлынула к лицу, и, страшным усилием воли поборов охватившее его волнение, равнодушным голосом произнёс:

— Я не указчик вашему сердцу, государь!

— Да нет, ты не виляй! — воскликнул он, — ты толком отвечай мне, что ты на это скажешь?

— Безмерно буду счастлив, ваше величество! Любовь царская, что свет солнца, — украшает людей!

Пётр опять улыбнулся. Голова его продолжала работать с лихорадочной быстротою, мысли целыми вереницами, как облака под ветром, проносились в ней.

И он снова обратился к Долгорукому с вопросом:

— А что, Григорьич, если я за Катю посватаюсь, ты мне не откажешь?

Алексей даже побагровел от радости и изумления.

— Ваше величество, — пробормотал он, — да нешто я посмею! Вы шутить изволите!..

— Нет-нет, какие шутки! — возразил Пётр. — Я это всерьёз. Ну, да ладно! — быстро перебил он себя, — мы об этом с тобой столковаться успеем. Так, значит, завтра мы охотимся. Волков, говоришь, много? Уж то-то я завтра повеселюсь, то-то повеселюсь!

И он совсем по-детски радостно захлопал в ладоши.

Глава VIII Екатерина Долгорукая

Весна 1729 года была на диво сухая и холодная. За весь апрель не было почти ни одного дождя, и хотя почки и налились на деревьях, но не распустились даже и в начале мая.