Божий Дом

Часто я оказывался вовлечен в вариации одной и той же эротической фантазии: поздняя ночь, искусственное освещение блока разбавляется лишь зеленым «пик-пик» кардиомониторов. Медсестра зовет меня осмотреть коматозного пациента, подключенного к машинам, один из параметров которого не в порядке. Я иду за ней к койке и замечаю отсутствие лифчика или чулок. Я приставляю стетоскоп к телу. Мне нужно прослушать пациента, и я прошу сестру помочь мне. Она наклоняется и мы вдвоем усаживаем пациента, его эндотрахеальная трубка свисает вниз. Я прослушиваю застойные легкие, надуваемые вентилятором, мои пальцы на восковой коже, я превозмогаю вонь хронической болезни. Я чувствую запах ее духов. Кокосовые. Наши руки находятся рядом. Я бросаю стетоскоп и обнимаю ее. Мы целуемся. Наши языки скользят вместе. Я поддерживаю пациента плечом, освобождая другую руку. Поцелуй продолжается, я ласкаю грудь через хлопок блузки, чувствуя, как от грубой ткани напрягается и твердеет сосок. Мы разделяемся и тело с глухим стуком падает на койку. Позже, во время своего перерыва она приходит ко мне в дежурку и задирает свою форменную юбку, так как раздеваться нет времени. Мы начинаем выплескивать свою ненависть, одиночество, ужас перед страданием людей и отчаяние перед лицом их смерти, сливаясь в наиболее нежном занятии жизни. Я знаю, что она ненавидит меня за то, что я врач, за то, что я забыл ее имя трижды за смену, за то, что я еврей, видящей ее папские глупости о святости жизни по меньшей мере смешными, что я веду БИТ и за то, что ее трахает такой, как я, всегда самый умный в классе, за всю эту ненависть и за возбуждение, рожденное ненавистью, влекущее друг к другу, кожа к коже, член к влагалищу, с отчаянием космических путешественников, потерявшихся в световых годах, где в конце лишь смерть и нет возврата, заключенные в космическом корабле из хрома и света, компьютеров и музыки. Она не расскажет мне о своей ненависти, она даже не выкажет ее знаками. Она лишь будет трахать меня за свою ненависть. Рыча, мы ломаем пружины кровати в дежурке, защищенные лишь ее контрацепцией и способностью забыть обо всем с утра. Калифорния, вот и я! Мы кончаем. Покрасневшая от клитора, не от сердца, она возвращается к работе.

В унисон с весенней мелодией смерти и секса, как восемь стервятников, на Божий Дом опустились пасхальные дни.[198] Несмотря на надежды Доброй пятницы и Пасхального воскресенья, в Песах не было вопросов о намерениях Бога. Смерть. Несмотря на технократическую атаку на смерть, Господь напряг бицепсы, трицепсы, да что там, бесконечнопсы и начал глумиться над нами посредством смерти. Во время Песаха пациенты мерли, как мухи.

Это было как поветрие. Мы до одури работали с кем-то, думая, что он выживет и вдруг ПИК, остановка сердца и смерть. Я осматривал пациента в приемнике, приставлял стетоскоп к его груди, как вдруг он начал синеть и умирал. Я спал спокойно, но был разбужен объявлением остановки сердца, и вот, я бегу, скрывая ночную эрекцию и моргая, в яркий неон и музыку, в панике пытаясь найти палату, но несомненно, Бог опередил нас и еще одного не удастся спасти. Позже, глядя в запомненные Олли записи, мы выясняли, что, несмотря на все приготовления, измененный ритм свалится и — ПИК, с надменным спокойствием войдет смерть.

Мы все были потрясены. Семьи умерших, недавно исполненные надежды, были раздавлены отчаянием и немыслимо страдали. Их собственные сердца, оторванные от тела, перекатывались в груди, как шерстяные комки в пустом мешке, обливаясь слезами. Перфекционистка Джо была подавлена. На четвертый день Песаха она стала маловменяемой. Не в силах принять то, что она считала личным провалом, смерть пациентов, Джо начала носиться с теорией флогистона[199], пытаясь доказать, что где-то в блоке существует очаг инфекции. Она набросилась с этой теорией на Пинкуса, требуя разрешить ей разобрать БИТ по частям и найти источник зловредного влияния, убивающего ее пациентов. Флегматичный Пинкус ответил, что она может делать все, что хочет, но он лично сомневается в ее теории. После этого он потребовал, чтобы я проверил мышцы его ног, что я и сделал, сказав:

— Потрясающе.

— Марафон всего через шесть дней. Углеводородная нагрузка начинается сегодня.

— Пинкус, — с нажимом сказала Джо, круги под глазами которой были чернее обычного, — я хочу заявить со всей ответственностью, что мы победим в этой войне со смертью.