Божий гнев

Если маршал Казановский не интересовался будущим, ни во что не вмешивался и принимал короля шведского с прежним равнодушием и холодностью, то его жена считала своею обязанностью заручиться дружбой будущего короля. Ее быстрое соображение и верное чутье не оставляли у нее ни малейшего сомнения в том, что избран будет ни кто иной, как Ян Казимир. И она хотела приобрести его расположение для мужа и для себя…

Перед своим вынужденным отъездом в Непорент Ян Казимир был ежедневным гостем во дворце Казановских. Быть может, маршал, недолюбливавший короля, морщился по этому поводу, но не спорил с женой, доказывавшей, что на всякий случай им следовало иметь короля на своей стороне.

Итак, Ян Казимир перед отъездом из Варшавы поехал проститься во дворец Казановских. Его не ждали в этот день, так как осенний дождь лил, как из ведра, и дул сильнейший ветер, но когда слуга доложил о его приезде, маршал с женою встретили его в передней.

Ян Казимир галантно подал руку красавице Эльзуне, любезно улыбавшейся ему.

— Гонят меня из Варшавы, — сказал он довольно вессело. — Мне хотелось проститься с друзьями, какими считаю вас.

Пан Адам ответил холодным поклоном.

— Кто знает, с чем вернусь, — продолжал Ян Казимир. — Наверное, с гороховым венцом [8]. Речь Посполитая меня не захочет, ей нужен кто-нибудь помоложе, ведь она женщина…

— Ваше королевское величество думаете, — возразила Казановская, — что женщины так ценят молокососов? Мы, между нами, держимся совсем другого мнения, а молодых гусей предоставляем старым бабам.

Ян Казимир рассмеялся.

— Надеюсь, — сказал он, обращаясь к молчавшему маршалу, — что ради памяти моего брата и из расположения к его семейству, а в особенности, ко мне, пан маршал пожелает употребить все влияние…

Маршал слегка улыбнулся.

— Наияснейший пан, — сказал он, — я не пользуюсь ни малейшим влиянием, тем более что никогда его не добивался; но если представится возможность…

Новый поклон закончил его оборвавшуюся речь.

— Если б я имела право явиться на Волю [9]и в избирательное собрание, — весело вмешалась пани Казановская, — я первая провозгласила бы нового короля.

— Карла? — шутливо спросил Казимир.

— О нет, — рассмеялась красавица Эльзуня, — не годится отрывать его от Господа Бога, Которому он посвятил себя.

От этого шутливого тона Ян Казимир перешел к более серьезному.

— Меня обнадеживают, что брат мой в последнюю минуту рассудит, что ему не следует выступать моим соперником, — сказал он, понизив голос, — но… не верится мне что-то. Мне ведь никогда и ни в чем не было удачи, да и теперь, допустивши даже, что бремя короны достанется на мою долю, — в какое тяжелое время, в каких ужасных обстоятельствах! Вы слышали, пан маршал?

— Ах, наияснейший пан, — грустно ответил Казановский, — теперь по целым дням ни о чем другом не слышишь.

— Теперь человек боится засмеяться, — вставила пани, — а то как раз обвинят в равнодушии к родине. Ах, что за время, что за время!

— Покойный король вовремя умер, — угрюмо заметил Казановский, — чтобы не видеть этого.

— Этот негодный холоп Хмель, — начал Ян Казимир, — дошел в своем нахальстве до того, что обвиняет покойного короля в подстрекательстве к восстанию!

Казановский пожал плечами.

— Наияснейший пан, — сказал он, — в гроб можно безнаказанно швырять каменьями и грязью. Король Владислав не нуждается в защите.

Сопровождаемый обоими хозяевами, Ян Казимир во время этого разговора был проведен не в большую, а в малую залу, где сам пан принимал наиболее близких друзей, и увидел здесь перед мраморным камином, в котором ярко пылали дрова, подпираемое двумя золочеными драконами большое резное кресло для себя и поменьше для хозяев.

Эта комната, как и весь дворец Казановских, была настоящей игрушкой, пригодной для королевы. Фламандские картины и портреты на стенах, в рамах с художественной резьбой, на фоне пурпурной с золотом каемки; бронза и мрамор; на столах резные ларцы из черепахи, черного и розового дерева, с инкрустациями из слоновой кости, золота, янтаря; бронзовые клетки с птицами, фламандские портьеры с гербами Казановских, наборный пол с удивительно красивым узором из разноцветного дерева, персидские ковры, тысячи дорогих безделушек придавали восхитительно веселый вид этому помещению.

Довольно равнодушный к подобным вещам, король шведский не мог, однако, не оценить прелесть этого гнездышка и воскликнул, усаживаясь:

— Как же хорошо у вас, пани! Казановская усмехнулась.

— Мы, как дети, наияснейший пан, — сказала она, тешимся игрушками, — но ведь в этом все достоинство и утеха нашей жизни.

— Паны сенаторы уже съезжаются, — начал Казимир, которого не покидала мысль о выборах. — Видели многих из них?

— Некоторых, — сказал маршал, — я избегаю вмешательства в государственные дела, так как ни здоровье, ни печаль по королю, которую ношу в сердце, не позволяют мне ничем заняться.

— Я, насколько могу, заменяю теперь моего мужа, — шутливо заметила пани, — так как не хочу, чтобы он чурался людей и света и погружался в печаль; но мне приходится его понуждать, до такой степени он ко всему стал теперь равнодушен.