Божий гнев

Для своих лет он обладал уже большой опытностью; сирота, которому приходилось жить своим умом и помогать матери, он очень удачно, смело и успешно боролся с судьбою. Красивая наружность, с отпечатком какого-то благородства, производила хорошее впечатление, и оно не обманывало. Он умел заслужить расположение всех, с кем сводили его обстоятельства. Не слишком дерзкий, и не слишком робкий, что бывает еще вреднее, Дызма обладал большим присутствием духа и отвагой, ничего не боялся и не подчинялся чужому влиянию.

При дворе, что очень редко случается, милость государя не создавала ему врагов, так как он никогда не пользовался ею во вред кому бы то ни было; любили его и товарищи, которым он всегда готов был помочь; а король охотно пользовался его услугами, так как он усердно и успешно исполнял поручения. Всякий раз, когда требовалось решить какую-нибудь трудную задачу, он поручал это Стржембошу, который всегда справлялся с нею.

Когда Дызма вышел в переднюю, все товарищи приветствовали его веселым смехом. Многим его любовь была неизвестна, мало кто догадывался о ней, да и мало кто знал Бианку, потому что мать пуще всего старалась спрятать ее от придворной молодежи. Его стали поддразнивать и поздравлять. Стржембош молчал, задумчиво покручивая усики.

Вдруг Бертони вылетела из королевских покоев, захлопнула за собой дверь, и, не обращая внимания на придворных, встретивших ее нахальным смехом, выбежала в коридор.

Стржембош хотел было пойти за ней, но раздумал, и остался, а тут, кстати, король позвал его к себе.

Легко было догадаться, для чего, так как даже в важнейшие моменты своей жизни Ян Казимир не мог отделаться от страсти к скандальным историям, которых, не считаясь со своим достоинством, требовал от самых последних слуг. Это забавляло его, но порождало в них фамильярность, и нигде не было такой распущенности, как при его дворе. Иногда королю приходилось прибегать к крайнему средству — собственноручной расправе с нахалами, но и это не помогало. К нему шли нахальные и дерзкие, и нигде не было такой беспутной прислуги, как у него.

Дызма вошел смело и остановился перед ожидавшим его королем, который с любопытством окинул его взглядом.

— Что ты там натворил? — сказал он, подсмеиваясь. — Как же ты ухитрился добраться до нее, сойтись с ней?

Стржембош не сразу ответил; видно было, что этот допрос ему неприятен.

— Наияснейший пан, — сказал он, — я видел ее на улице, в костеле, в окне. На том пока все и кончилось, я смотрел и вздыхал, а она отвечала мне глазами. Попробовал написать письмо, но мать перехватила, и подняла бурю.

— Ну а девушка? Расположена к тебе, — с любопытством спросил Ян Казимир, — как ты думаешь?

— Я думаю, что расположена, — ответил Стржембош, — но она еще дитя; это ее забавляет, и знает Бог, пробудил ли я ее сердце.

— Бросишь ведь ее? — сказал король вполголоса. Шляхтич немного подумал.

— Наияснейший пан, — ответил он, — ничего я не знаю, и ни за что не ручаюсь, как судьба велит! Бертони сделала из мухи слона. Я не мог даже ни подойти к девушке, ни молвить слова с нею, а та уж подняла такой шум, словно я к ней в дом ворвался.

— Ты должен знать, — дружески заметил король, — что итальянка высоко заносится и требует многого для дочери, да, пожалуй, и не без основания. Говорят, девушка очень хороша собой.

Король остановился, а Стржембош подтвердил:

— Как ангел!

— Ну, и воспитана хорошо, а пронырливая, скупая, хищная мать скопила ей хорошее приданое. Будет богата; значит, сам видишь…

Шляхтич поклонился.

— Вижу, наияснейший пан, — ответил он, — что дело трудное, однако не безнадежное. На войне постараюсь не упускать; случаев отличиться, и, с помощью Божией, может быть, чего-нибудь и достигну.

И Стржембош, отвесив низкий поклон, пошел к дверям, не чувствуя охоты к россказням, которые так любил король.

На другое утро отправились в Непорент, и пасмурная осенняя погода омрачила все лица от короля до последнего пажа. Никому не хотелось уезжать из Варшавы, которая особенно оживлялась во время выборов.

Оставался в замке только двор вдовствующей королевы, удаления которой нельзя было требовать, так как формально она не принимала никакого участия в элекции и не была в ней заинтересована.

Двор короля шведского первый выехал из замка; в то же время должен был отправиться в Яблонную князь Карл, но в последнюю минуту он приказал своим людям подождать, пока уедет брат.

Князь епископ еще боролся с собой, следует ли ему перед отъездом проститься с королевой, или обойти это требование этикета. Приближенные не могли ничего сообщить ему, кроме того, что Ян Казимир, со своей стороны, исполнил этот долг вежливости.