Божий гнев

Ожидаемое письмо от королевы и в этот день не было получено, зато от Денуайе пришел большой пакет на имя Радзеевского.

На другой день утром король приказал принести ему письма подканцлера в Варшаву. На этот раз оказалось только одно, но адресованное королеве.

Разгневанный и не считавший нужным соблюдать тайну писем в военное время, король унес его в спальню и распечатал.

Читая, он остолбенел от удивления и негодования. Радзеевский постепенно дошел до того, что просто издевался над королем, представлял его Марии Людвике совершенно неспособным, предсказывал поражение, критиковал меры, словом, всячески унижал Яна Казимира, а вдобавок изображал его чувства к королеве в самых мрачных красках, упрекая его в легкомыслии, жалуясь, что он не дает покою его жене своим волокитством, что было совершенной ложью.

Письма этого было довольно, чтобы объяснить молчание и гнев Марии Людвики. Прочитавши его раз и другой, король воскликнул:

— Ах! Змея подколодная!

Он стал ходить по спальне, обдумывая дело, и приказал просить к себе канцлера. Когда явился ксендз Лещинский, король не мог даже найти выражений, чтобы начать изложение дела, а взял письмо, шепнул что-то на ухо канцлеру и прибавил:

— Прочтите!

По лицу канцлера можно было видеть, какое впечатление произвело на него письмо, почерк которого был ему знаком: он не мог его докончить и взглянул на короля, который стоял, скрестив руки на груди.

— Теперь вы знаете, почему королева перестала писать ко мне, — сказал король, — и я должен держать этого человека при себе в войске! И он может участвовать в каждом совете по должности, тайн для него нет.

Епископ долго думал, сжимая в руке письмо, читал, перечитывал, не знал, что посоветовать, пытался найти что-нибудь в оправдание.

— Я не могу этого стерпеть, — сказал король, — поговорите с ним, но письмо покажите только в крайнем случае. Я чувствовал, что он мне враг, но не мог предполагать такой подлой измены. Теперь, когда все открыто, пусть он узнает об этом, и не лезет ко мне больше.

Король начал с гневом жаловаться и, предупреждая подозрение, сказал Лещинскому:

— Обвиняет меня в волокитстве за его женою, но это подлая клевета. Участь этой бедной женщины трогает меня, потому что я был и есть ее опекун. Он мстит мне за воображаемое ухаживание, о котором я и не думаю.

Епископ, взяв с собою письмо, зашел сначала в канцелярию, а оттуда вернулся в монастырь, зная, что Радзеевский по своему обыкновению непременно забежит к нему, так как под предлогом помощи Лещинскому он рад был всюду пролезть и во все впутываться.

Не прошло и часа, как он явился в самом веселом настроении духа, смеющийся, оживленный и чересчур развязный по отношению к старцу и духовной особе.

— Ну, что сегодня новенького, отче? В каком настроении встал его величество король? Уничтожает или осыпает любезностями? С ним ведь никогда нельзя знать, что ждет человека.

Епископ помолчал немного.

— Его милость король, — начал он, — очень беспокоится: уже несколько дней он не получает писем от королевы. Предполагает, что кто-нибудь настраивает ее против него ложными донесениями.

Он смотрел в глаза Радзеевскому, который с обычным бесстыдством воскликнул:

— Кто же знает? Может быть, в письмах короля королева нашла что-нибудь, подавшее ей повод к недовольству.

— Я читаю письма короля, — возразил канцлер, — ни разу в них не было ничего, что шло бы вразрез с привязанностью и уважением.

Радзеевский усмехнулся.

— Люди шлют отсюда письма, — сказал он, — может быть, кто-нибудь насплетничал. Королева ревнует его к моей жене. Да, может быть, и не без основания, так как король давно уже умильно поглядывает на ее.

Канцлер нахмурился.

— Как вам не стыдно! — сказал он строго. — Что за шутки…

После непродолжительной паузы Лещинский, уже не прибегая к обходам, продолжал:

— Из Варшавы королю доносят, что всему причиной письма вашей милости к наияснейшей пани. Король был всегда милостив к вам: не годится…

— Я никаких писем не пишу! — нахально крикнул Радзеевский.

— Никаких писем? — повторил Лещинский и прошелся по комнате. — Очень мне это прискорбно, — сказал он затем, — но я должен исполнить поручение короля. Посмотри-ка сюда и оправдайся. По тону и содержанию легко видеть, что это не первое письмо и что предыдущие были не лучше.

При виде развернутого письма, которое канцлер показал ему, лицо Радзеевского изменилось; он побледнел, замолчал. Устремил глаза на письмо и стоял, не говоря ни слова, но это минутное смущение и замешательство уличенного во лжи и предательстве быстро сменилось неистовым гневом, злостью и жаждой мести.

— Что ж вы скажете на это, пан подканцлер? — спросил Лещинский.

— Я? Ничего! — отвечал Радзеевский. — Не вижу тут вины; пишу, что думаю, пишу так, как думаю; королева имеет доверие ко мне, а король…

Он махнул рукой.

Ксендз Лещинский не имел от короля поручения делать ему выговор или грозить; он сложил письмо, спрятал его и молчал.

Радзеевский хоть и старался казаться равнодушным, но был сильно смущен; он сел и задумался.

— У меня есть враги, — проворчал он, — это их козни.