Ещё до рассвета барон был уже в казарме и с удовлетворением отметил, что мальчишка Ёган Ройберг дожидается его в комнате дежурных офицеров. Сидит у печки, греется. Сам генерал был спокоен. Внешне спокоен. И надеялся, что уже к вечеру дело сдвинется. Очень надеялся. Так как не было у него сил сидеть и просто ждать, пока придёт враг и начнёт его убивать. В поле с пушками и мушкетами он бы что-то обязательно делал — уже искал себе удобную позицию, думал, где разместить пушки, гнал бы солдат ставит колья и копать рвы, — а тут, в городе… Где тут кольев наставить? Поэтому, несмотря на своё внешнее спокойствие, он не мог сидеть на одном месте и пошёл пройтись по двору и казармам, а навстречу ему ковылял на своей деревяшке Роха, трезвый и заспанный. И сразу после приветствия заговорил:
— А Готлингу пришлось врача ночью вызывать.
Генерал со своим волнением и размышлением о турнире и позабыл про ночной случай. Он немного удивлённо взглянул на старинного своего товарища: вот как?
— Ага, сильно ему ногу распороли, пришлось доктору шить, — продолжал полковник. — Лежит сейчас, отлёживается. И коню коновала позвали — ну, тут мазью обошлось.
Генерал опять ничего не сказал, а Роха продолжил:
— Ты, Фолькоф, побольше бы охраны брал. А лучше тут жил бы. Устроят тебе местные засаду, чует моё сердце.
А генерал вдруг подумал о том, что сержант Готлинг, видно, ничего не рассказал своему полковнику о ночном происшествии. Значит, сержант Готлинг умеет держать язык за зубами, а значит, сержант Готлинг не дурак.
— Роха, — произнёс барон. — Если будет место ротмистра вакантно, то запиши Готлинга на должность.
— О, — сказал Роха. И добавил: — Да, он толковый парень.
Едва они уселись за стол, как пришёл полковник Брюнхвальд с бумагами, с целой кипой счетов. И, не замечая, что генералу не до этого, стал подсовывать ему бумаги для ознакомления. Горох, сало, фураж, ремонт упряжи… Волков хоть и пробегал буквы и цифры глазами, но умом их не постигал. Всё мысли его были о том, как бы это ночное происшествие не повлияло на турнир. А Карл всё наседал с этими своими мелочами; теперь он говорил о ценах на дрова, хотя и сам бы мог во всём разобраться.
У генерала и полковника был ещё целый ворох бумаг и тем для разговора, но дежурный ротмистр с ворот нашёл их и доложил:
— Господин генерал, там местные к вам.
— Кто ещё? — немного недовольно спросил он.
Сержант пожал плечами:
— Какие-то важные, а с ними офицер и три стражника.
Роха многозначительно поглядел на своего командира: уж не по ночному ли делу? Но Волков не стал ему ничего объяснять, а лишь сказал сержанту: «Проведи их в дежурную комнату» и сам направился туда.
Он принял горожан в дежурном помещении, предварительно выгнав оттуда Ёгана Ройберга. Их было семеро: три городских чиновника, судя по всему, не последних, с ними офицер и три стражника. Волков принимал их сидя и никому не предложил сесть. Вперёд вышел горожанин в неплохой шубе и дорогом бархатном берете и представился необременительным поклоном:
— Первый секретарь суда вольного города Фёренбурга Гёндвиг.
— Первый помощник городского прокурора Вальциг, — поклонился ещё один из пришедших.
— Генерал фон Рабенбург, — коротко ответил Волков. — Чем обязан вашему визиту, господа?
— Сегодня поутру на улице Черепичной было найдено тело человека. Ему размозжили голову.
— Да примет Господь его душу, — Волков перекрестился.
Пришедшие тоже крестились. Все, кроме секретаря, так как он продолжал:
— Возможно, убийство происходило в проулке Двух колодцев, так как там было ночью шумно, кто-то очень долго звал стражу и просил помощи, а люди, которые там живут, говорят, что ночью в проулке было несколько людей верхом.
— Это очень интересно, — Волков смотрел на секретаря пристально. — Но почему вы пришли с этим ко мне?
— Потому что наша стража передвигается по городу пешком, совсем немногие люди ездят по улицам ночью на лошадях, — заметил помощник прокурора Вальциг.
— И что из этого следует? — поинтересовался барон.
— Что следует? — секретарь суда даже удивился такому непониманию.
— Да, что вы хотите этим сказать? — всё ещё не понимал генерал.
Тогда Вальциг и Гёндвиг переглянулись, и помощник прокурора решился:
— Мы подозреваем, что к этому досадному случаю могут быть причастны ваши люди. Ваши солдаты.
Тут Волков улыбнулся им самой обворожительной улыбкой, на какую только был способен, а потом произнёс:
— Это исключено, господа.
— Исключено? — секретарь суда снова взглянул на своего спутника, всем своим видом показывая: ну я же тебе говорил, что он будет запираться?
— Почему же вы исключаете такую возможность? — с улыбочкой уточнил помощник прокурора.
— Потому что из-за спеси и злости горожан, во избежание свар, я запретил своим солдатам покидать казармы. И тем более ездить по городу верхом. К тому же ещё и ночью. Так что…, — он помолчал и добавил: — Я могу позвать вам офицера, дежурившего ночью, и спросить у него, выпускал ли он со двора конных.
Но, судя по всему, этот довод не возымел эффекта на горожан, так как секретарь улыбнулся ему в ответ и сказал: