Божьим промыслом

– «Придумайте что-нибудь!», – презрительно фыркнул артиллерист. И нехотя добавил: – Ладно, прибудет мой первый канонир, у него глаза молодые, может, он разглядит здесь хоть что-то. Надеюсь, вы послали за ним?

– А первый канонир – это кто? – поинтересовался Хенрик.

– Хаазе, – раздражённо отвечал ему майор, – имя моего первого канонира Хаазе. О том надобно вам уже знать. Вы же не первый день на адъютантской должности, должны уже запомнить имена офицеров.

– А, Хаазе уже должен прийти. Я его позвал. Позвал. Я знаю, кто это, – оправдывался молодой адъютант.

Генерал с усмешкой отметил про себя, что Пруфф любого может заставить оправдываться. Этого у него не отнять. А ещё отметил, что старый артиллерист назвал Хаазе своим первым канониром. «Своим», а не просто ротмистром, как было поначалу. Значит, молодой Хаазе смог расположить к себе этого вечно чем-то недовольного брюзгу.

Вскоре появился и сам первый канонир, он руководил солдатами, что тащили на верёвках здоровенный лаутшланг, за ними приехала телега с артиллерийскими припасами. И Хаазе с Пруффом сразу определили место, куда поставить орудие. Прислуга стала заряжать пушку. А Хаазе стал вглядываться вдаль. Потом подошёл к орудию и с канониром уже вдвоём стали выставлять направление.

– Три совка кладите, не меньше, – поучаствовал в общем деле Пруфф, но тут же передумал. – А может, и два, всё равно пустой расход пороха будет. Никуда мы в этой темноте не попадём.

Хаазе всё целился и целился. А галера-то уже уплывала. Течение, конечно, мешало ей сильно, но люди на той стороне реки не оставляли своих усилий, и хоть берег тот был совсем к тому не пригоден, тащили корабль всё дальше от пушки.

Наконец артиллеристы заложили порох в запал и разожгли фитили, прикрученные к палке.

– Господа, – предупредил Хаазе, помахивая той палкой, чтобы фитили разгорелись поярче, – отойдите подальше, в пушке три совка пороха.

Все его послушались. Отошли на пару десятков шагов, а он подошёл к орудию и поднёс фитили к запалу.

БаМММ…

Жёлтая вспышка осветила прибрежный серый лёд и почти чёрную воду. Звук прокатился над рекой такой звонкий, что от него, несмотря на ветер, даже уши немного заложило.

Прошло несколько мгновений, когда слышен был только ветер, а после послышался и голос майора Пруффа:

– Ну и кто видел, куда делось ядро? Долетело? Перелетело? Вправо легло, влево? – ядовито вопрошал старый артиллерист. И обращался он в первую очередь, конечно, к генералу, подчёркивая всю бессмысленность ночной стрельбы.

Волков ему не ответил, а майор продолжал:

– Порох с ядрами глупо тратим да рыб беспокоим только.

Волков не стал вступать с ним в дискуссии, а, подойдя к суетящимся у орудия артиллеристам, сказал:

– Хаазе, сделаете ещё пять выстрелов и отвезите орудие на холм.

После повернулся и пошёл к себе в шатёр, так как был одет не по погоде и сильно замерз на холодном ветру.

Пушечные выстрелы всколыхнули замерший на ночь лагерь, солдаты выскакивали с лампами из палаток и спрашивали у сержантов, что происходит.

А фон Флюген кричал всем, кого видел:

– Успокойтесь, это еретики хотели в темноте проплыть по реке, а мы их увидали! Топим!

А когда он ещё не лёг, кто-то пришёл к шатру и спрашивал про него, но говорил тихо, и разобрать, кто это, генерал не смог; тогда он окликнул:

– Готт, Флюген, кто там пришёл?

Оказалось, что пришёл Хаазе. Пришёл, как выяснилось, хвастаться.

– Господин генерал, кораблик по речке не проплыл.

– Неужто вы его утопили?

– К сожалению, нет, он не утонул, но вверх по реке не поплыл, видно, попали мы в него, и он по течению быстро уплыл обратно за поворот реки.

– Вы молодец, Хаазе, – похвалил офицера Волков. – Надеюсь, и завтра во время штурма вы себя тоже проявите.

– А завтра точно будет штурм? – уточнил артиллерист.

– Теперь уже точно, – заверил его генерал.

Глава 19

Не был бы ван дер Пильс так грозен и так знаменит, будь он дураком или неумехой. И уже с рассветом Божий рыцарь и генерал Иероним Фолькоф, фон Эшбахт, барон фон Рабенбург убедился в талантах первого из военных вождей реформаторов. Убедился на личном опыте.

Ещё до рассвета, далеко до рассвета поднялся генерал не со своими трубами, а под трубы свирепых своих врагов. И когда только умывался, знал, что его ближайшие офицеры уже ждут его у шатра, готовые к делу.

– Ветреная ночь, – заметил генерал, поёживаясь, несмотря на две жаровни, что стояли рядом с постелью. Он поглядывал, как яростно бьётся его шатёр под порывами ветра. – Холодно нынче?

Гюнтер, ливший ему на руки тёплую воду, отвечал:

– У нас в Эшбахте и в январе так холодно не бывает, как нынче тут. А у нас предгорья.

Томас уже нёс разогретые на огне колбасы и пиво ему на завтрак, а фон Готт раскрыл ящик и раскладывал доспехи на ковре, когда ветер донёс едва различимый звук трубы.

Молодой человек её тоже услышал и замер, уставившись на генерала, а тот хладнокровно заметил юноше:

– Что вас остановило, фон Готт? Продолжайте.

– А вы не слышали трубы, господин генерал?