БП. Между прошлым и будущим. Книга 2

Снова встретились мы с Поповым уже после спектакля, дома — он рассказывал о том, как создавался спектакль, оставил мне страницы газет с рецензиями, текстами бесед с ним.

Сегодня я заново листаю их, открываю в интернете «сайты», приводящие интервью с Евгением Анатольевичем, как к нему уважительно обращаются журналисты. Он рассказывает им о том, как родился спектакль — сначала были короткие рассказы, написанные им в 70-х годах в Красноярске. Рассказы эти были тогда же не просто замечены, но и высоко оценены Шукшиным, Ахмадулиной, Аксеновым…

Так вот, «Совковый винтаж» поставлен по ироничным рассказам самого веселого анархиста российской словесности Евгения Попова, как назвал его один из рецензентов. Короткие истории связаны общей темой: любовь, секс и женское одиночество. В костюмах, песнях, танцах и образах воскресает ушедшая эпоха 70-х.

Говоря о постановке «Прекрасности жизни» в Пушкинском театре, Попов особо отмечает роль режиссера, Марины Брусникиной, поставившей спектакль — ей же принадлежит и обозначение жанра, в котором выполнена постановка, — «совковый пейзаж»: «…Она лучше всякого патентованного литературного критика растолковала мне суть того, чем я, собственно занимаюсь всю жизнь…» — вспоминает Женя.

Ее прочтение рассказов Попова и родило спектакль, в котором заняты молодые, но уже известные актеры. Это обстоятельство отмечают все рецензенты, «Культура», например: «…такой классной актерской „смены“, как в Пушкинском, вы мало в каком столичном театре найдете, разве что в „Сатириконе“…

— А ведь они родились примерно в те годы, когда писались рассказы — и ведь как прочувствовали время, его специфику! — восклицал Попов, перебирая передо мной снимки сцен спектакля.

И теперь, собственно, о постановке. Всё её действие происходит в ресторане с ностальгическим названием „Север“ — он и декорирован ностальгически, приметами „совка“ — белые скатерти на массивных столах, колонны, пятиконечные звезды… В меню — „салат столичный“, одежда актеров, соответствующая времени, ну и музыка, конечно, сопровождающая танцевальные вставки.

А состав труппы — они молоды, они хороши и в монологах, и в танцевальных сценках — постановка и здесь выразительна до предела… Все они, появлявшиеся в эпизодах ресторанными певичками, официантами, пропойными оборванцами, — превосходные актеры, но и танцоры… И всё же постановка однозначно заявляет, независимо от времени и обстоятельств, которые мы проживаем, — да жизнь прекрасна!

И теперь не лишне вспомнить, что это не первый спектакль, поставленный по произведениям Попова: в Голландии в 90-х был поставлен „Хреново темперированный клавир“. А этот, „Прекрасность жизни“, ставился и в Саратове, в театре Академии театральных художеств — театр весьма избирательный в подборе репертуара, там ставили Беккета, Ионеско, Хармса… и вот Попова. А еще раньше, в 70-х, было намерение Олега Ефремова поставить во МХАТе пьесу Попова „Плешивый мальчик“ — не случилось „по цензурным соображениям“:

— Там, — вспоминает Попов, — была изображена всяческая сибирская пьянь, рвань и коммунисты.

Примечательно и то, что, как раз в то время, когда Попова изгнали из Союза писателей из-за участия в „Метрополе“, в студенческом театре ГИТИСа состоялся спектакль, в котором играл и будущий алтайский губернатор Михаил Евдокимов, выпускник этого ВУЗа.

О чём-то мы успели поговорить, но столько осталось за бортом, вот мы и после моего возвращения в Штаты, продолжили беседу — уже с помощью электронной почты — да будет благословенно имя его в веках — того, кто ее придумал, как сказали бы на Востоке… А Попов за эти дни успел побывать в Италии, где, по его словам, „проповедовал учащимся славистам современ…“, и теперь нам помогает электронная почта не утратить связь.

От постановки его спектакля мы постепенно перешли к вопросам житейским. Так, в одном из писем, Попов недавно замечал — приведу оттуда почти дословно выдержки:

„Для спасения культуры роль театра в нынешние времена огромна, в силу его специфики“. В кино затраты огромны, нужны миллионы зрителей, чтобы они окупились. И это не телевизор — продолжает Попов, — с Максимом Галкиным, хохмачами, гламурными сучками и о…ими от всего этого зомбированными зрителями. И это даже не эстрада с ее вокально-инструментальными идолами! В театр приходят тысячи, в лучшем случае, и это мало привлекательные угодья для пропитания ПОПСЫ… Театр умнее, интеллигентнее и человечнее других зрительских искусств.

Нормальные люди ходят в театры, причем, — замечает Попов, — процентов 10 так называемых интеллектуалов, остальные — так называемый простой народ. Люди смеются, плачут, хлопают, переживают… Так и на моей премьере… И ведь это не только в Москве, потому что театр для людей такая же отдушина, как, например, радио. А ведь в начале 90-х залы были полупусты, казалось, театру приходит конец».