БП. Между прошлым и будущим. Книга первая

* * *

…Гостиница совсем недалеко от аэропорта Кеннеди: наутро беженцы, они уже почти американцы, разлетаются кто куда… Куда послали. Правильнее было бы сказать «где приняли», или куда пригласили – а этих приглашений, повторим, ждут в Италии несколько тысяч человек. Кто-то будет ждать месяц-другой, а кто и полгода, как мы с сыном. Случается – и дольше, «приглашение» может и не прийти вообще – такое тоже бывает. И что тогда?

Да ничего страшного – рано или поздно гостей «разбирают» сердобольные еврейские общины, о чем мы уже говорили – торонтская, мельбурнская или даже новозеландская. Реже – берлинская. Женевская и парижская – почти никогда. Так семьи моих близких друзей – братьев Шар-городских – попрощались в Риме: Алик улетел со своими в Швейцарию, Лёва – в Нью-Йорк.

Встретились всё же они в Женеве – правда, спустя годы… Лёва там и ныне, о чем рассказ будет дальше. Алика уже нет – скончался в Америке после неудачной операции на сердце, а до этого братья успели издать десяток своих книг – в Европе, в Америке и даже снова в России…

* * *

Итак – первая американская ночь. Поздний ужин – здесь же, в гостинице. Накрыты столы, кажется, в каких-то служебных или даже подсобных помещениях, но, несмотря на поздний час, кормили сытно – стандартный набор: суп, второе, чай с булкой – и по номерам. Завтра ранний подъем. В углу комнаты на тумбочке телевизор. Господи, какой тут сон! – американское же телевидение – хоть несколько минут, хоть просто взглянуть, увидеть что-нибудь по какому-нибудь из десятков каналов (так нам говорили), настоящую американскую передачу.

Несколько минут? Да я час уже бьюсь, пытаясь включить телеприемник – кручу десяток ручек на передней панели, заглядываю за заднюю стенку, легонько (и не очень) по нему постукиваю – телевизор молчит. «Так… – думаем, – веселое начало: оказывается, и здесь в гостиницах не всё гладко. Вот те и Америка!». Утром жалуюсь, как могу, с учетом наличного скромного английского: не работает.

Дальше происходит следующее: появляется служащий, он заметно огорчается, произносит «сорри», на всякий случай подходит к приемнику и… легонько тянет на себя ручку, которую я продолжаю демонстративно крутить во все стороны – вот, мол, ваш хвалёный сервис! Экран начинает светиться, звучит голос диктора – передают утреннюю сводку новостей.

Ну кто мог знать, что «у них» и это – «не как у нас». Теперь-то, убедившись на личном опыте, что Америка – страна не самая отсталая, мы повторяем, поднимая в очередной раз тост за эту страну: и слава Богу, что «не так»! Хотя бывает и так… А казусы, и не только с техникой, случались у нас постоянно первые дни, даже месяцы.

Вот, например, знакомый, оказавшись в 76-м году единственным приглашенным в аризонский Финикс, утром в снятой для него квартирке пытается включить газовую плиту, чтобы зажарить себе первую американскую яичницу…

Не успев поднести спичку к конфорке, он отдергивает в ужасе руку: вспыхивает огонь, сам! Пожар!.. Спустившись на первый этаж в квартиру управляющего домом, просит того немедленно подняться к нему. Здесь он, заикаясь, пытается объяснить: «Глядите, глядите, look! – сейчас будем гореть!».

Поворачивает ручку, огонь вспыхивает – look!

Наконец, управляющий начинает понимать, в чем дело. Потом он долго-долго смеется, втолковывая новому жильцу, как работает газовая плита в Америке. Может быть, когда-нибудь собрание на эту тему веселых рассказов появится на прилавках книжных магазинов. Может быть, – но то, что без нашей помощи, это точно. Это сейчас смешно, а тогда…

Вот и нам с сыном совершенно не смешно, когда по пути из Хьюстона на пересадке в Далласе мы пытаемся найти дорогу к терминалу, откуда через полчаса наш самолет вылетает в Лос-Анджелес. Кто знает Далласский аэропорт с его терминалами – между ними ходят поезда, вроде метро, – поймет наше смятение…

Английский, каким мы располагаем к исходу первого американского месяца, уже позволяет задать вопрос «как, куда» – но ведь надо еще понять что тебе отвечают. Негр-носильщик, проезжающий на электротележке по одному из бессчетных переходов, где мы блуждаем, останавливается и пытается понять, о чем его спрашивают, а потом и объяснить, в каком направлении нам следует торопиться.

Убедившись же, что его разъяснения не вполне доступны нашему пониманию, он переходит на испанский. Тут мы уже вообще перестаем что-либо понимать. Проходит время, пока до него доходит, что мы не из Мексики – выходцы оттуда, даже прожив в Америке годы, могут вообще не говорить по-английски – что сплошь и рядом.