БП (СИ)

– Мария, откройте ему. Если что не так пойдет, успокоим очень быстро.

Женщина идет к двери, шагаю следом и встаю за дверью, чтобы меня не было видно. Дверь приоткрывается и ночной гость пытается войти, несмотря на нежелание хозяйки.

– Што табе трэба, Казимеж? Ноч на двары. Пашто шумишь? Дзяцей пабудишь…

– Ты у мяне яшчэ пагавары тут! Больна смелая стала! Аль бо таишь каго?

Мужик рвется в дверь, женка из последних сил его не пускает… Блин, а перегар слышен даже за пару метров.

– Та нету тут никога! Чаго прыдумау! Идзи да дому, праспись.

– Нету? Гэта здорава… Ци не прыгалубишь мяне, а, Машка?

Твою маму, да нехорошими словами! Я тебе, самка собаки, сейчас устрою сеанс любви! Надолго запомнишь! И оторванные запчасти в руках домой унесешь!..

– Пусти, ирад!.. – В голосе женщины возмущение пополам с отчаянием. – Не замай мяне!

Еще секунду, и вмешаюсь в процесс! И мало придурку не покажется!.. Кажется, алко-Ромео уловил угрожающие флюиды, потому, как сдал назад. Но ротик свой поганый не закрыл.

– Михася свайго ждешь? Ну-ну… Пока ешалон з гэтыми жалезками не уйдець, никога не адпусцяць. А как зоусим не вярнецца? Адкуль палево у лампе, а? Твой варюга са станцыи спер? Я ж шапну войту славечка на вушка, ён – бургамистру, вось и няма твайго Михася. На каленках, паскуда, да мяне прыползешь, каб девак сваих байстрючками не заставиць! Падумай, я заутра знова зайду. Штоб паласкавей была!..

Дверь захлопывается, хозяйка тяжело вздыхает. Дожидаюсь, пока хлопнет калитка, приоткрываю дверь и тихонько цокаю языком. Тут же появляется один из погранцов. На пальцах показываю, что гостя нужно немного проводить, потом притормозить, и всем вместе ждать меня. Он кивает головой и исчезает в темноте. Оборачиваюсь, Михасева жёнка смотрит на меня почти квадратными глазами, в которых читается немой вопрос.

– … Вы яго?..

– Хочешь, чтобы он снова пришел? – в ответ – энергичное мотание головой. – Значит, не придет. Ни завтра, ни в какой другой день.

Достаю из кармана заранее приготовленный сверточек с потертыми серебряными монетками, завернутыми в обрывок «Железнодорожника» за октябрь 1910 года. – Валерий Антонович выдал «боевые» на подкуп и оплату, протягиваю женщине.

– Паночак… Вы ж ничога ня будзеце з пояздам робиць?..

– Пока он на станции, и заложников не отпустили, – ничего. – Видно, что собеседница потихоньку успокаивается. – Спасибо, что пустили поговорить. Михась вернется, передайте ему привет от меня и от Ганны.

– Як яна? Где зараз? – запоздало прорывает хозяйку.

– С ней все в порядке. Кашеварит у нас в роте. Обижать ее никто не думает, – слишком уж это опасно. Жених у нее очень уж суровый.

– Гэта не той, што з маим пра благаславленне гаворыу? – женщина слабо улыбается. – Здаровы таки, як мядзведь? Ну, за ним не пропадзе…

– Он самый. Ну, нам пора. До свидания…

Бойцы вместе с жертвой алкоголя и гормонального токсикоза ждали меня неподалеку в кустах. Казимеж, правда, еще не был в курсе, что его судьба меняется самым кардинальным образом, поскольку находился в отключке. Петро, один из погранцов шепотом сообщил, что болезному хватило несильного «леща» по затылку. Это все, конечно же хорошо, только вот что теперь делать с этим придурком, и, главное, – где? То, что он сегодня помрет, – это однозначно. После того, как расскажет про интересные железки в поезде, ему прямая дорога в лучший из миров. Но смерть его должна быть как можно более естественной. Хотя… Кажется, придумал. Теперь надо найти укромный уголок, где сможем пообщаться без лишних ушей. А ближайший такой – недалеко, в овраге. Вот туда и пойдем…

Вся процедура была недолгой и успешной. Сначала оттащили тушку в овраг, один из бойцов устроился в охранении, а я с помощью второго привел зама старосты в чувство. Это нетрудно, надо только знать, куда нажать, а потом сильно потереть уши для экспресс-протрезвления. После чего объяснил здыхлику что от него нужно, пояснив, что узнаю это в любом случае, но будет больно и очень больно. Хватило двух легких уколов ножом в шею, чтобы пташечка запела.

На станции стоит германский эшелон из пяти вагонов, который охраняется усиленным караулом. Более того, из гражданского населения было взято два десятка заложников. Их закрыли в пустом пакгаузе, и комендант объявил, что если с этими вагонами что-то случится, пока поезд стоит в тупике, все они будут расстреляны. А в вагонах лежат на стеллажах какие-то большие железяки, около полутора аршин длиной и в две пяди шириной. Казимеж видел их издалека, когда с войтом был на станции, а германские офицеры открывали и проверяли вагоны. И в руках они держали что-то белое, – то ли тряпки, то ли повязки. А еще войт сказал, что завтра-послезавтра эшелон должен уйти, но куда – никто не знает.