— Замечательно, — сказала Руфа. — Прекрати меня спрашивать, на этот раз я не собираюсь отключаться. Я совершенно трезвая и в своем уме.
— А я нет. Это самое романтическое приключение в моей жизни. — Он крепко обнял ее и уткнулся лицом в ее шею. — Я едва смог дождаться, когда я смогу показать тебе, как сильно я тебя люблю.
Руфа прошептала:
— Покажи мне, что ты хотел со мной сделать, когда я заставила тебя отчаянно хотеть секса.
Он начал срывать с нее одежду и, прежде чем успел снять все, что на ней было, уже вошел в нее. Полуодетые они упали на нейлоновое атласное покрывало и отдались страсти. Он прошептал в ее ухо:
— Ру, дорогая, я так сильно тебя люблю, ты возмутительно красива. Я просто схожу с ума от любви к тебе, даже у алтаря я почувствовал желание. Я хотел бы остаться внутри тебя на всю оставшуюся жизнь…
Они одновременно испытали оргазм, и глаза их наполнились слезами счастья. Потом Руфа лежала в состоянии полнейшего экстаза, прижав его голову к своей груди.
— Я люблю тебя больше всего на свете, — сказала она. — И ты просто великолепно трахаешься.
Он тихо засмеялся.
— Звучит просто восхитительно, когда ты это произносишь. Возможно, я даже привыкну к этому слову.
— Тебе придется привыкнуть, — сказала Руфа, — потому что я больше никогда не покину тебя, ни на один день. Теперь ты никогда от меня не избавишься.
Глава шестнадцатая
— «На сердце у него было весело и легко», — читала Роза. — «И для него этого было вполне довольно. Больше он уже никогда не водил компанию с духами, — в этом смысле он придерживался принципов полного воздержания».
Она сидела на высоком табурете у плиты. На коленях у нее сидела Линнет, прижав к себе обоих Братьев Рессани. Роджер, Лидия, Селена и Рэн расположились за кухонным столом и пили уже третью чашку чая с глазированными имбирными звездочками, которые Селена испекла утром. Рэн плакал.
— «И про него шла молва, что никто не умеет так читать и справлять Святки, как он». — Роза взглянула на своих близких глазами, полными слез. — Ах, если бы и про нас могли сказать то же самое! Про всех нас! А теперь нам остается только повторить за Малюткой Тимом…
Она опустила книгу, и они все произнесли хором:
— Да осенит нас всех Господь Бог своею милостью!
Чтение закончилось, как и много раз в прошлом, хлюпаньем носами и застенчивым смехом.
— Я постоянно вожу компанию с духами, — сказала Роза. — Кто-нибудь, пожалуйста, налейте мне большой стакан джина.
Линнет, льстивая, как хорек, соскользнула с ее колен.
— Когда приедет Руфа?
— Хватит спрашивать, дорогая. Ответ будет прежним.
— Мы ждем ее целый день, — сказал Роджер, налив Розе большой стакан джина. — Им, по-видимому, пришлось прервать свою поездку прошлой ночью из-за погоды.
— Мне все равно что уже поздно, — заявила Линнет. — Я буду ждать ее, пока она не приедет. Ну почему она так долго?
— Эдвард сказал, что им нужно еще кое-что купить, — сказала Роза. — Иди и посмотри фильм про Русалочку Мюриэль.
— Ариель, — поправила ее Линнет, бросив на нее уничтожающе-презрительный взгляд.
— Иди и смотри про кого хочешь и можешь взять шоколадку с елки.
— Ура! — Маленькая девочка радостно выбежала из кухни, держа над своей блестящей черной головкой медвежат.
Как только дверь в гостиную закрылась, Роза спросила:
— Что они там еще придумали? Я думала, Эдвард привезет мне несчастную безутешную Ниобу, а они отправились по магазинам. И Нэнси куда-то пропала. Она обещала вернуться к шести.
— Только послушайте миссис Крэтчит, — сказала Селена. Они с Лидией все еще хихикали над «Мюриэль».
Роза взяла стакан с джином из рук Роджера. Она не плакала, но только потому, что у нее на сердце — как у Скруджа — было весело и легко. Когда завтра утром она пойдет в деревенскую церковь смотреть выступление Линнет, играющей роль жены трактирщика в рождественской пьесе, все, кого она любит на земле, будут сидеть на скамье рядом с ней. Она подумала, что это, в сущности, так мало и в то же время так много.
Роджер понял. Пока Лидия и Селена дразнили Рэна из-за того, что он плакал по Малютке Тиму, он ласково коснулся ее плеча и прошептал:
— Ему бы это понравилось.
Роза смогла только кивнуть. Воспоминания о Настоящем Мужчине уже не были такими болезненными. Эти воспоминания по-прежнему заставляли ее плакать, но теперь они были радостными и светлыми, словно это он сам распространял их. Его присутствие ощущалось так, как никогда прежде, со дня его смерти. На прошлое Рождество они были слишком потрясены горем и просто ослепли от слез, чтобы заметить его.