Брачный аферист

Без маленькой нервотрепки все же не обошлось. Света совсем упустила из виду, что кое с кем из артистов она в свое время сталкивалась — работа. Один из народных узнал ее, остановился в проходе, по которому дефилировал, и снизошел до общения. Причем говорил народный через голову Николая, так что тот слышал каждое слово.

— Что-то я не понял, — удивился Гладышев, когда артист наговорился досыта. — Ты про него что-то писала?

— Случайно получилось, — стала выкручиваться Света. — Все были на подхвате… Вот меня и заставили.

— А как понять его слова: мне симпатично ваше творчество? — не отставал Николай.

— Ой! Да написала я пару стишков. Показала ему. Имела наглость.

— Ты пишешь стихи? — удивился Гладышев. — Что же ты раньше молчала. Мне, как бывшему бумагомараке, это даже очень интересно. Прочитай.

Светлана хотела отказаться, но тут вспомнила про Александра Блока — не того — этого.

— Хорошо, — сказала она. — Но учти, ты сам напросился, — и начала, заунывным голосом под монотонный гул моторов: — Спускаясь с небес, источающих вечность, в объятия влажных надежд…

Как ни странно, она запомнила этот блоковский бред наизусть. Или, может быть, она была не права и это не совсем бред?

Поразила реакция Гладышева. К концу стихотворения он… заснул! Светлана впервые видела его спящим. Отстранившись, она исподтишка разглядывала его, и спящий психолог не вызвал у нее никаких отрицательных эмоций: не храпит, не чмокает, ртом мух не ловит, и такая трогательная, мальчишеская полуулыбка на губах:

Больше никаких нервотрепок не было. Ни маленьких, ни больших. Посадка — мягкая, паспортный контроль — не строгий, дорога до гостиницы — не утомительная.

Оплаченный заранее номер в четырехзвездочном отеле оказался двухкомнатным: гостиная и спальня. Все под старину. Резные ножки кресел, шелковая полосатая обивка стен, зеркала в позолоченных рамах, малиновые чашечки светильников, наборный паркет, ковры… И на двоих — одна, но огромная кровать с балдахином.

— Спокойно! — поймав ее взгляд, сказал Николай. — Я лягу здесь. — И он показал на диван, над которым висела умело написанная картина на сюжет «купальщицы».

Распаковалась Светлана все с тем же неведомым ей доселе чувством. Что-то вроде терпкой смеси ожидания чуда и подвоха одновременно. Из огромной сумки, которую Гладышев определил под ее вещи, она извлекла вечернее платье (синее с платиновой нитью), юбку беж, пригодную на все случаи жизни, пару блузок, пару шорт, пару маечек, несколько упаковок колготок разных цветов, туфли к вечернему платью, косметику, духи, маникюрный набор, пару пузырьков лака для ногтей, расческу, зубную щетку, еще кое-что по мелочам и… белье. Оно-таки было с кружевами, черное. Но в своей предусмотрительности психолог пошел еще дальше: на дне сумки Света обнаружила упаковку гигиенических прокладок.

«Ну, это уж слишком! — почувствовав румянец не щеках, подумала она. — И все — от чистого сердца? Без задних мыслей? Не верю!»

Переодевшись, они спустились в ресторан, уютный, тоже под старину — позолота, картины, канделябры, узкие витражи окон. Внимательно изучив меню и карту вин, украшенных изображением Русалочки, Светлана оставила право выбора блюд за психологом. Пусть попробует угадать, что она предпочитает в еде. Ведь с бельем-то угадал. Она действительно любила черное и кружева.

На довольно слабом английском Николай сделал заказ. И выбрал совсем не то, что заказала бы она — жареную телятину с гарниром «ройяль» (это на ночь-то), салат из рыбы и раков (овощной надо было, овощной), паштет из гусиной печени (чтоб всю ночь печенью и промаяться), пудинг из яблок (ну это еще куда ни шло), гренки с мозгами (прощайте 90x60x90, здравствуйте 180x120x180), шампанское (можно было что-нибудь и покрепче, не за рулем)… И такое стопроцентное непопадание придало ей уверенности. Не такой уж крутой психолог этот Гладышев.

— За Копенгаген! — поднял первый тост Николай. — Пусть эти три дня станут самыми яркими, самыми наполненными, самыми пронзительными…

— И в какой из трех дней вы надеетесь залезть ко мне в кровать? — сделав глоток шампанского, спросила Света, неожиданно опять переходя на «вы».

— Мы?! Скорее это вы залезете к нам на диван, — ответил Гладышев и тут же извинился: — Пошлить не хотел — вырвалось. Зря ты так. Не надо бояться никаких подвохов. Эти три дня — твои. Если ты знаешь, что такое крайняя степень расслабления, можешь смело выходить на нее.

Светлана собралась было задать следующий вопрос, но Николай опередил ее.

— Ты хочешь спросить, зачем тогда все это? Было бы странно, если бы не спросила… Есть у меня завиральное объяснение. И ты бы в него поверила — не сомневайся. Но… не хочу врать. Потому что… Потому что кое-что произошло. Но обо всем этом я пока умолчу. Даже не пытай.

— Опять это твое «пока»! Опять напустил туману! Не слишком ли много тайн на одного? Таинственный знакомый за рулем «Вольво». Неожиданная поездка аж в Данию. Неведомые причины, отбившие у тебя охоту к завиральным историям… И после этого ты хочешь, чтобы я расслабилась?