Брачный экстрим. Школа «Челси».

Анжела очнулась на следующий день в реанимации Института Склифосовского. Она не понимала, что с ней, где она находится и почему ей так больно. Лицо, шея, руки – все горело огнем, движение крови в каждом капилляре отдавалось невыносимой болью. Правую половину лица вместе с глазом закрывала повязка, лежать было неудобно, оторвать голову от подушки не хватало сил. Анжела застонала. Через двадцать минут появилась медсестра в зеленом халате и спросила участливо:

– Что, очнулась, милая? Бедная ты, бедная, как же ты так попала? Водички хочешь?

Девушка еле разомкнула губы:

– М-м-м…

Медсестра осторожно просунула ей в рот трубочку:

– Попей, нужно много пить…

Анжела сделала пару невероятно болезненных глотков и снова отключилась.

Сестра постояла немного возле нее, сочувствующе цокая и качая головой. «Да, видно, красавица была, теперь все. За что ее Бог наказал? Ей бы жить да жить. Детей рожать. Красивые бы были, девка больно породная!»

Впрочем, особо раздумывать над этим ей было некогда. На соседней кровати лежал коматозный больной, попавший в автокатастрофу отец четверых детей. Дальше – сорокалетний музыкант с инсультом, избитая бродягами женщина с множественными переломами, банкир, в которого стреляли из окна автомобиля на Рижском шоссе…

Через пять дней Анжелу перевели из реанимации в обычную палату. Палата была заставлена тысячами белых роз. У девушки потеплело на сердце. Неужели все не так страшно? Узнать ответ на этот вопрос она сейчас не могла – лицо и руки по-прежнему закрывали толстые, желтоватые, пахнущие лекарством повязки.

Она попросила медсестру сделать ей укол снотворного и забылась долгим сном.

Во сне Анжела разговаривала с Алексеем, с мамой и с женой Алексея. При этом жена была вполне нормальная, симпатичная, высокая женщина, с прозрачными голубыми глазами, светлыми волосами, очень серьезная и молчаливая.

Мама Анжелы все время нападала на жену и кричала:

– За что ты ее, чего тебе не хватало!

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – невозмутимо отвечала жена. – Выйдите, женщина, мы с мужем хотим пить чай, и заберите вашу дочь. Она, по-моему, голодна, а мы привыкли пить чай без посторонних.

– Это ты ему – посторонняя, а она, – мама указала пальцем на Анжелу, – она ему и есть настоящая жена.

– Извините, женщина, мой супруг с такой уродиной не то что жениться, даже здороваться при посторонних постеснялся бы. – Жена Алексея подула на кипяток в чашке.

В этот же момент разъяренная мать Анжелы схватила чайник с кипятком и аккуратно, тоненькой струйкой начала поливать лысую макушку Алексея, приговаривая:

– Ну что, приятно? Кипяточек – это полезно, у тебя волосы вырастут, да и меньше будешь врать, знаешь, как помогает…

Алексей почему-то не кричал, а тихо смеялся. Потом к нему присоединилась жена, затем – Анжелина мама, продолжая лить воду из носика чайника. От макушки Алексея шел пар, а эти трое смеялись. Анжела хотела крикнуть: «Постой, мама, что это? Зачем ты это делаешь? Ему же больно, он варится!» – но не могла, только издавала мычащие звуки. Ей самой было так больно, как будто это ее макушку поливали кипятком. Первые несколько секунд Анжела пыталась не кричать, даже старалась рассмотреть свое лицо в отражении большого отполированного ножа. Но эти трое ничего не видели и не слышали, они ржали все громче и громче, пока не иссякла тоненькая струйка. В это мгновение все перестали смеяться, но Анжеле по-прежнему было нестерпимо больно, кипяток, вылившийся на голову Алексею, каким-то образом попал ей на лицо, руки, шею… Мать с искаженным от неестественного смеха лицом приблизилась к ней и стала трясти ее за плечи:

– Тебе больно, скажи, что ты молчишь? Больно? Открывай глаза, слышишь меня? Господи боже мой! Что ты с ней сделал? За что? – Она продолжала неистово трясти дочь.

Анжела приоткрыла глаз, свободный от бинтов. В тумане различила женщину в белом. Та трясла ее и тормошила, приговаривая:

– Господи, ну что это, она же умрет, сделайте что-нибудь!

В этот же вечер Анжелу снова забрали в реанимацию. Женщина, которая вытащила ее с того света, оказалась посыльной Алексея Ивановича. Она принесла от него письмо и подарки, кроме того, заплатила персоналу и передала пожелание, чтобы за девушкой следили, как за собственным ребенком, – мол, за деньгами дело не станет.

В этот раз Анжела провела в реанимации десять дней. У нее начался сепсис, она действительно чуть не умерла. К ней даже пригласили отца Матвея, чтобы он успел, согласно обычаю, проводить умирающую на тот свет.

Сквозь пелену болезненного дурмана девушка разглядела милое, спокойное лицо, обрамленное седеющей бородой, длинные курчавые волосы, убранные назад, высокий чистый лоб, струящийся теплый свет голубых глаз. Спокойный монотонный голос, читающий молитвы, теплая рука с длинными пальцами, спокойно лежащая у нее на плече, – она хотела, чтобы это состояние длилось вечно.