Брачный контракт с мадонной

— Эх, была бы у меня девка, — вздохнул он наконец, — была бы девка, ближе была бы к дому, к родителям, отца бы любила, по хозяйству шуршала… Я бы её баловал, наряжал. А тут… бабки, бабки, бабки и власть — одно на уме. Тьфу! Пальцы веером и офис как Кафедральный собор. Тьфу! А ведь я его на Достоевском и Толстом воспитывал! Я его на раскопки брал, к древней культуре приобщал. Я… Слушай, у тебя дети есть?

— Есть! — Виталя почувствовал, что сердце дало сбой, и срочно присосался к спасительной трубке.

— Девочка или мальчик?

— Дев… маль… девочка, — не выпуская трубки из губ, пробормотал Гранкин и уставился в ту же точку на стенке, куда до недавнего времени неотрывно смотрел профессор.

— Счастливчик, — вздохнул Иван Терентьевич. Он встал, распрямился во весь свой невысокий рост и с наслаждением потянулся.

Он был складный такой, бравый профессор — без лишнего веса, с седой бородой, удивительно гладкой лысиной, голубыми глазами, и невероятно белыми зубами. Очки бы ему не подошли. Только трубка.

— А как тебя, батенька, зовут? — спросил он, похлопав себя по бокам, будто убеждаясь в наличии у себя крепкого, мускулистого тела.

— Виталя.

— Вить, а Вить, можно без церемоний?

— Да запросто.

Профессор вдруг запустил руку в рот, пошуровал там и вытащил на свет божий вставные челюсти. Облегчённо вздохнув, он заботливо опустил свои красивые зубы в стакан с водой, стоявший на столе. От неожиданности Виталя поперхнулся вином и закашлялся.

— Твут ошень, — пришепётывая, пожаловался Иван Терентьевич. — Никак пвивыкнуть не могу. В экшпедициях жубы потефял. Питание там, жнаешь, не ошень… Хвеновое там питание.

— Иван Терентьевич…

— Ваня.

— Вань, а Вань, можно без церемоний?

— Жа не фиг делать.

Гранкин встал и, подняв огромную бутыль, с наслаждением сделал два больших глотка прямо из горла. Заинтересовавшись его манипуляциями, Джерри громко залаял.

— Джерри, баиньки, — приказал Виталя, и Джерри быстренько плюхнулся на подстилку, закрыв глаза.

Эйфория расправила крылья. Теперь уже Гранкин нисколько не сомневался, что в её происхождении виновато вино из черноплодной рябины.

Как бы то ни было, эту ночь он провёл не зря. У него в руках улики, правда, ещё предстоит понять, что они значат, но…

Виталю вдруг сильно качнуло, и если бы не услужливо подставленный локоть профессора, он свалился бы на пол плашмя. Странно, но пьяным себя Гранкин не чувствовал. Только очень удачливым и сильно умным.

— Вить, — зашептал профессор, — Вить, а давай чевез чевдак залезем на ту половину дома и там… пошукаем! Чевдак-то общий! — Дикция у профессора никуда не годилась, но Виталя прекрасно его понимал. — Может, чего интевесненького найдём, а? Пойдём, я ход знаю!

— А муж?

— Што муж?

— Ады Львовны муж же там спит! Он же наверняка из командировки вернулся, раз тут такие события… Не, Вань, хватит с меня твоего ареста! Я больше не выпью.

— Вить, ну я ж не дувак, ты ж сам сказал! Адкин муж в гостиницу на вгемя певеехал. Говогит, што не может пока жить там, где всё напоминает ему о жене!

— Где ход, Вань? — заорал Гранкин и полез вверх, на кресло, на стол, на какую-то полочку. С неё упали и покатились какие-то черепки. «Трофеи», — припомнил Гранкин.

— Стой! — закричал профессор. — Это ж летняя куфня! Тут нет чевдака!

Виталя нехотя слез. Эйфория подсказывала ему, что на чердак можно попасть и отсюда.

Иван Терентьевич повторил манёвр с бутылкой — поднял её, запрокинул, сделал пару больших глотков и с сожалением посмотрел на то, что осталось: на дне болтался густой, синюшный осадок.

— Пойдём, — потянул он Гранкина за рукав. Джерри, обрадовавшись открытой двери, вскочил, собираясь пойти вместе с ними, но Виталя с профессором в голос крикнули «Баиньки!». Пёс улёгся, грустно вздохнул и закрыл глаза.

Выходя, Виталя помахал челюстям в стакане рукой.

— Без цевемоний, — поторопил профессор.

Следственный эксперимент

— Тс-с-с! Мавгавита пвоснётся, мало не покажется, — прошептал профессор, прижимая палец к губам.

Они зашли на половину дома профессора, тихонько пробрались на второй этаж, заботливо придерживая друг друга, и тут Виталя обо что-то споткнулся.

— Тс-с-с!!! — повторил профессор. — Она у меня женщина фумная, не любит, кохда я ночью с кем-нибудь выпиваю.

— Моя тоже не любит, — пожаловался Гранкин. — Моя тоже шумная…

Тут профессор обо что-то запнулся, и это «что-то» звонко поскакало по лестнице.

— Тс-с-с! — захихикал Гранкин и обхватил профессора вокруг туловища обеими руками. — Тс-с-с! Маргарита проснётся!

Они постояли немножко в обнимку, слушая тишину. Где-то умиротворённо тикали часы, и Витале захотелось вдруг спать. Прямо здесь, на уютной и тёмной лестнице.

— Пойдём, — профессор потянул его в сторону, — тут кладовочка есть, там лестница на чевдак, люк никохда не заквывается, я думаю, на той половине дома тоже.

Он щёлкнул выключателем, и они оказались в маленькой, тесной комнатёнке, заставленной старой мебелью, ящиками, бидонами, и даже бочками. Наверх, очень близко к стенке, действительно шла лестница, которая упиралась на потолке в люк с никелированной ручкой.