Она не была влюблена в него, но она его хотела. И он купил ей кольцо? Казалось, единственной причиной покупки было ее нежелание носить то кольцо.
Она вышла на свет, и Джанни расслабился при виде ее.
– Что теперь? – спросила Килин как можно беспечнее, подавляя панику, появившуюся в душе при мысли о любви.
Взгляд Джанни упал на ее чувственные губы. Он опустил голову и прикоснулся к каплям воды, оставшимся на них. Килин вздрогнула, словно через нее пропустили разряд тока.
– Есть лишь одно место, где я сейчас хочу быть! – прорычал он, отстранившись. В его глазах, как в зеркале, отражалось возбуждение. – И это совсем не многолюдная улица.
Килин лежала в объятиях Джанни и лениво ласкала рукой его широкую спину. Пот охлаждал их доведенные до пика страсти тела. Килин чувствовала себя как в раю, щекой прижимаясь к его упругому телу. Она знала, что он еще не спит.
Килин умирала от желания задать ему один вопрос и сейчас, скрываясь в темноте, могла это сделать.
– Джанни? – Она немного приподняла голову.
– Хм… – В ответ она услышала невнятное кряхтенье.
– Почему ты не в мафии, как твой отец? – Она говорила полушепотом. – Как ты избежал этого?
Она почувствовала напряжение в его теле.
– Все хорошо, ты не должен отвечать, – поспешила заверить его Килин.
Джанни долго молчал, и она решила, что перешла черту дозволенного, и он не ответит.
– Я не ввязался в мафию, потому что видел, как жила в постоянном страхе моя мать, да и мой дед тоже. Однажды он выступил против одного из приспешников отца, и его избили. Отец ничего тогда не сделал.
– Джанни… – Килин вновь подняла голову.
– Я никогда не смотрел на эти события со стороны. Сейчас я понимаю, что отец не позволял мне приближаться к своим темным делам, он сознательно держал меня на расстоянии – сначала рядом с дедушкой, а после смерти Нонно стал враждовать со мной и заставил меня презирать его.
– Может быть, он делал это специально, – тихо прошептала Килин, – потому что, он не хотел, чтобы ты шел по его стопам. Возможно, он сам был в какой-то мере в ловушке.
Джанни не ответил. Сердце Килин сжалось при мысли о юном Джанни, гордом и справедливом, который защищал свою мать и обещал себе не быть похожим на отца.
– Иногда я боюсь, что его жестокость есть в моей душе, – заговорил он снова, – и придет тот день, когда я не смогу ее сдерживать, несмотря на все усилия.
Килин не хотела верить его словам, она поднялась выше и легла ему на грудь.
– Да ты и мухи не обидишь!
– Ты едва меня знаешь.
– Я достаточно тебя знаю. – В ее словах чувствовалась твердость. – Жестокость не передается по ДНК. Ты рос рядом с тираном, лишь поэтому ты ищешь в себе его черты.
Джанни переместился наверх, показывая свое превосходство в силе. Теперь он нависал над ней в темноте комнаты. Килин в ответ обвила руками его шею, преисполненная чувствами.
– Ты меня не напугаешь.
Джанни покачал головой – Килин понятия не имеет о тьме, которая иногда появляется в его душе. Тем не менее на сердце стало легче и спокойнее.
Только сейчас он осознал, что отец всегда, всегда о нем заботился и держал его подальше от своих темных начинаний. По традиции сыновья мафиози шли по их стопам.
Впервые он почувствовал, что открыт для другого человека и жадно впился губами в губы Килин.
Неделя медового месяца быстро подходила к концу, и Джанни ни разу за это время не возвращался в Рим, хотя и чувствовал необходимость своего присутствия на фирме. Но желание остаться на вилле и заняться любовью со своей женой было гораздо сильнее. Он посмотрел на лежащую рядом Килин, изнеможенную и соблазнительную. Он взял неделю отпуска, чтобы провести ее с женой – подарить ей чувство безопасности и узнать поближе. Проблема заключалась в том, что теперь он не сможет так легко оставить ее здесь одну и вернуться к делам.
Его отъезд разрушит нежное и хрупкое чувство, возникшее между ними. Джанни долгое время отталкивал мысль о том, что его тянет к тихой семейной идиллии.
Персонал виллы уже вернулся с каникул и возобновил свою повседневную работу. Когда Джанни не был рядом с Килин, то пытался сосредоточиться на планах по благоустройству виллы: он хотел разбить новый виноградник и построить конюшни, даже звонил по этому вопросу своему другу Джио Корретти на Сицилию и слышал, как во дворе смеялись и играли дети. У Джанни появилось странное чувство, новое и чуждое ему.
Он ничего не говорил Килин, чувствуя, что тем самым может выдать свои чувства к ней, и уверял себя, что постройка конюшни не имеет ничего общего с ее страстью к верховой езде. Он уже возил ее на местную конюшню, и они провели целый день верхом. Ее чистая и неподдельная радость была заразительна, и он почти силой отвез ее обратно на виллу под ее веселый смех. Впервые Джанни увидел Килин такой же счастливой, как на том фото, в офисе ее отца.
Это важное решение основывалось на желании сделать все возможное, чтобы вилла стала ее домом.