Брачный приговор, или Любовь в стиле блюз

Следующий день был полностью посвящен репетиции. Был установлен свет, обыграны костюмы. Алан бился над первым появлением Миллы перед публикой. Он никак не мог найти совершенное, с его точки зрения, решение. Милле надоело его творческое бессилие. Она предложила на миг потушить свет, усилить рокот океана, затем осветить эстраду, на которой, словно выброшенная на белый берег бирюзовая жемчужина, возникнет она. Алан в сомнении скривился, Попробовали. Он был вынужден признаться, что получилось хорошо. То, что надо.

Ему стало досадно, как легко Милла нашла решение. Вроде бы все просто, но получилось очень эффектно. В нем смешались два чувства к этой женщине: восхищение и зависть.

Когда-то Рэдлер мечтал стать знаменитым художником. Он выработал определенную манеру поведения. Подобрал своеобразный гардероб, не кричащий о его принадлежности к богеме, но в то же время сразу дающий понять, что он человек искусства. Стал курить только сигареты «Treasurer», пить коньяк «Курвуазье», пользоваться туалетной водой от Армани. Но ему не удалось главного — заинтересовать публику своими картинами. На его первую выставку пришло много народу. Было выпито неимоверное количество шампанского и столько же съедено икры. Об этом репортеры взахлеб писали в своих отчетах светской хроники. И ни один не подумал хотя бы словом упомянуть о картинах.

Алан проглотил обиду. Поразмыслил. Решил отправиться куда-нибудь за поиском новых идей, вдохновением. «Зачастую талант не сразу удается рассмотреть», — утешал он себя.

Рэдлер поехал в Бельгию. Его привлек Брюгге. Небольшой городок, украшением которому служили каналы, мостики, готические храмы и… шоколадные бутики. Он рисовал, захваченный простыми и точными формами архитектуры, неспешным течением воды, розовощекими девушками… Но в результате, о чем он, конечно, не подозревал, получился художественный репортаж о славном городке.

Особенно ему была дорога картина «Бельгийский шоколад». На ней он изобразил очаровательную продавщицу, которая, чуть подавшись вперед, указывала покупателям на шоколад, выставленный в витрине. Алан полагал, что это шедевр.

Вернувшись в Нью-Йорк, он вновь устроил выставку. От желающих посетить ее не было отбоя. Он умел организовывать экспозиции. О его картинах на этот раз высказались, назвав их свежими…

Один друг посоветовал ему стать владельцем художественной галереи.

— Ты умеешь создавать настроение у публики. Приходят люди с разными вкусами, интересами, скучающие, пресыщенные и вдруг преображаются. Что-то такое в атмосфере…

— Может, мои картины? — с наигранной иронией спросил Алан, надеясь услышать «Несомненно!». Но услышал…

— Нет, не думаю. Прости, но в твоих картинах чего-то недостает.

Рэдлер пожал плечами, но к совету друга прислушался. Однако не нашедший признания художник по-прежнему жил в его душе.

Когда почти все разошлись, Алан пригласил Миллу в свой кабинет выпить коньяку. Ему было интересно, что скажет она, увидев его картины. Милла без сил упала в кресло. Алан зажег подсветку у картин, налил коньяк в бокал и подал своей гостье. Разговаривая с ней, он прохаживался вдоль стен, обшитых дубовыми панелями, на которых висели его полотна. Наконец Милла пристально взглянула на «Бельгийский шоколад».

— Чья это картина? — спросила она.

Алан ответил не сразу, отпил глоток из бокала и сказал:

— Так, одного художника. А что, она тебя заинтересовала?

— Очень удачно, — окидывая взглядом остальные полотна, ответила она, — найдено сочетание. Будь здесь другие картины, не замечались бы чудесные панели, которые словно срез души могучих деревьев. А картины — наоборот, точно дремучий сон срубленного дуба.

У Алана от такого сравнения приоткрылся рот.

— Как это?

Милла чуть пожала плечами.

— Они плоские, как отполированное дерево. Хотя выполнены человеком, хорошо изучившим ремесло художника. У тебя редкий вкус, ты умеешь выделять достоинства вещей. Этими картинами ты оттенил панели так, что они получились более живыми, теплыми, чем люди, природа, изображенные на полотнах.

Алан, забыв, что в бокале у него коллекционный коньяк, сделал непозволительно большой глоток. Поперхнулся, закашлялся.

«Черт возьми, эта стервочка точно определила мои картины. Я чувствовал, что что-то не то, но вот что… Значит, сон… дремучесть… Как ей удается все схватывать прямо с лету? Теперь я ей верю, что она была не последней певицей в своей стране. Но что же случилось?.. Отчего она оказалась на острове?..»

Милла поднялась с кресла.

— Алан, я устала. Хотелось бы вернуться домой. Он подошел к ней. Сжал ее за локти и произнес:

— Ты мне нужна.

По губам Миллы скользнула улыбка.

«А ты мне — нет!» — без уверток, мысленно, ответила она.

— Мы расстанемся ненадолго. Очень скоро я приеду к тебе на остров.

«Тогда я уеду на соседний», — продолжала улыбаться она.

Алан держал ее за руки и чувствовал, что она не с ним. Она словно бы ускользала. Ее благовоспитанное безразличие раздражало его. Он привык нравиться женщинам.

«Может, следует обмолвиться о возможности брака? — подумал он. — И тогда она станет мягче воска».

Он обнял ее за плечи.