Брачный сезон, или Эксперименты с женой

О том, что "замдиректора" стояло только в моей трудовой книжке, а на самом деле в "Полевом стане" мне было отведено скромное место "организатора массовых мероприятий в сезонный период", я умолчал. Тем не менее в высокопоставленную роль я вошел уже часа через два.

А именно часа через два я вскочил на сцену и крикнул:

- А теперь - "Таганка"! Ленька, давай! Жарь!

Женщины принялись рукоплескать.

- Тага-а-анка! - захрипел я, не дожидаясь аккомпанемента.

- Сеня, не надо, - предостерегающе пробормотал Тимирязьев. - Иди к себе в номер.

Но я не послушался, а, наоборот, соскочил со сцены, подбежал к ореховскому столику и потянул скатерть на себя. Заставленная грудой закусок, бутылок и толстых локтей работниц химпроизводства скатерть не поддалась. Я потянул сильнее. Тарелки беззвучными осенними листьями спорхнули на пол.

- Плачу за все! - крикнул я и тут же сильно преувеличил свой статус: Как директор этого гадюшника!

После этих слов все покрылось каким-то лиловым туманом, слегка отдающим духами "Красная Москва" и "Незнакомка". Сквозь эту пелену пару раз прорвалось было перекошенное от злости лицо нашего директора Владимира Михайловича Помазкова.

Очнулся я лишь под утро, обнаружив перед своим носом желтоватые обои номера первой категории на втором этаже.

Я немедленно перевернулся на другой бок. На меня испуганно уставились чьи-то глаза, наполовину прикрытые одеялом.

- Приставать будете, - раздался дрожащий голос.

Приставать? Да я пошевелиться-то толком не мог.

- Не буду, - просипел я и понял: что-то произошло. - А что случилось?

Одеяло шевельнулось. Из-под него высунулись пухлые девичьи щеки с персиковым пушком.

- Да так. Вы песню какую-то спеть хотели, а вам не дали... Ну вот вы и побили посуду. Хотели милицию вызвать, но Тамара из гальванического сказала, что не надо...

Опять эта гальваническая Тамара.

- А здесь я как оказался?

- Очень просто. У девочек у всех двойные номера... С соседками. А я одна. Я говорю им, он же приставать начнет. А они говорят, да он же всего на одну ночь... Утром мы, мол, его заберем.

- Ясно, - подытожил я.

Дожидаться, пока меня заберут "девочки", не хотелось. Доковыляв до двери, я обернулся.

- Звать-то вас хоть как?

- Елена...

Персиковые щеки качнулись в мою сторону. "Ох и растолстеют же эти щечки года через три-четыре", - подумал я и поспешил убраться восвояси.

В "Полевом стане" я проработал еще дня два. После чего директор уволил меня без выходного пособия. По собственному желанию. Вот именно, по его собственному.

Но связь с Еленой, по случайной странности, не оборвалась. Примерно через месяц после моего неудачного эстрадного дебюта ко мне домой ввалился Ленька Тимирязьев. (От великого садовода этот великий саксофонист отличался лишь мягким знаком в фамилии.)

- Привет, старик! - крикнул он с порога. - Пляши!

- Я уж раз сплясал, премного благодарен.

- Тебе письмо, дурилка картонная!

- Знаешь, Леня, у меня с тобой всегда одни неприятности, - пробурчал я. - Хорошо еще, в трудовик ничего не записали. А то работал бы я сейчас не учителем, а дворником.

- Ну, старик, это уж ты сам виноват. Хороший мог бы навар слупить за каникулы. А письмо и правда есть. - И Ленька достал из-за пазухи нечто, весьма смахивавшее на солдатский треугольничек.

- Это что, с фронта? - поинтересовался я.

- Почти. Из Орехова-Зуева. Тебе ничего не говорит это название?

М-да. Я скривился. От названия этого населенного пункта меня просто выворачивало наизнанку.

- Пришло на адрес нашего гадюшника, - жизнерадостно объявил Ленька. Но адресовано тебе. Девушка, похоже, не в курсе, что тебя после вашего с ней праздника уволили...

Я разорвал конверт, оттуда выпал розовый клочок.

Уважаемый Арсен! (Тьфу ты, пропасть!) Вас уже уволили? Нехорошо что так получилось. А все выходит изза нас. Что поделать ктото отдыхает а ктото работает. (Логикой и знаками препинания автор не грешил.) Если вас никуда не берут можете приезжать к нам в Орехово. На химический. Может коечто получиться...

И подпись: "Елена Кондакова". Ленька глянул на мое ошарашенное лицо и гаденько ухмыльнулся:

- Что, старичок, одна из твоих тогдашних компаньонок запала?

- Ну какой я тебе старичок, - почему-то рассвирепел я. - Ты принес письмо? Принес! Почтальон сделал свое дело - почтальон может уходить. Где расписаться?

- О-о! - протянул Тимирязьев. - Да тут любов! Ну ладно, ты слюни-то не распускай. Я к тебе попозже загляну...

И исчез. Я услышал, как он спускается, отчаянно чертыхаясь и цепляясь хилыми плечами за почтовые ящики. Будто и впрямь почту разносил. Я вздохнул и задумался, что бы могло означать это письмо.

С одной стороны - это самый настоящий бред. Только оттиска губной помады внизу не хватает. (Кстати, впоследствии я иногда получал от девушки Елены письма, помеченные именно таким образом.) Выбросить эту бумажку к чертям, да и забыть.

Но с другой стороны - во мне вдруг нежданно-негаданно пробудились сентиментальные чувства. Девушка писала, старалась от всего сердца, предлагала даже на работу устроить, а я - вот так, сразу - выбросить.

Словом, я состряпал вежливый, ни к чему не обязывающий ответ.