Он не ошибся. Я внимательно прочитал его творение и пришел в восторг. Если это еще не самый лучший образчик, то какими же должны быть самые лучшие? Не приходится удивляться, что Гертруда Винкворт, получив и проштудировав всю серию, начала проявлять признаки неустойчивости. Бывают письма, которые сеют в душе сомнение, нельзя ли было вот эту мысль выразить несколько точнее, а этот образ передать немного ярче? А бывают другие, которые прочтешь – и говоришь себе: «Как раз то, что надо. Не будем менять ни слова». Письмо, которое мне дал Китекэт, бесспорно, относилось ко второй категории.
Для описания случая с понесшей лошадью он подобрал самый подходящий, скромный тон, дитя, которое шепелявит, вышло просто бесподобно. Оно торчало и вопияло, как порезанный палец, и придавало единство действия всему эпизоду. Ну а что до нежных моментов – он-де беспрерывно тоскует по Мадлен, и как бы хорошо было, если бы она оказалась здесь, чтобы он мог заключить ее в свои объятия, и т. д. и т. п., – тут он был выше всяких похвал.
Я списал всю эту чертовщину, упихал в конверт и отволок на почту. И только-только он шлепнулся на дно почтового ящика, как меня окликнуло мелодичное сопрано. Я оглянулся: ко мне подгребала Коротышка.
Глава 12
Я взыграл душой, ведь как раз она мне и была нужна. Я ухватил ее за локоть, чтобы она не вздумала вдруг ускользнуть, это у нее всегда так ловко получалось.
– Коротышка, – сказал я, – мне надо провести с тобой длинный доверительный разговор.
– Не про Голливуд?
– Нет, не про Голливуд.
– Слава Богу. А то про Голливуд я, по-моему, сегодня больше не могла бы произнести ни слова. Я бы ни за что не поверила, – тут же продолжила она эту тему, беря разговор в свои руки, – что кто-нибудь, кроме Луэллы Парсонс и Гедды Хоппер, так разбирается в киномире, как миссис Клара Велбелавед. Она знает эту тему гораздо лучше, чем я, а я уже без малого два года вращаюсь в киношных кругах. Ей точно известно, кто сколько раз разводился и почему, и какие сборы дала каждая картина за последние двадцать лет, и сколько всего братьев в компании «Уорнер бразерс». Она даже знает, сколько раз женился Арти Шоу[23]
, хотя этого, держу пари, он и сам не мог бы сказать. Меня она спросила, была ли я тоже замужем за Арти Шоу, я ответила «нет», но она решила, что я шучу или что я выходила за него, сама того не сознавая. Я попыталась ей втолковать, что можно работать в Голливуде и не выходя замуж за Арти Шоу, это дело добровольное, но, по-моему, убедить ее мне не удалось. Потрясающая старуха, только немного утомительная на третьем часу общения. Ты вроде сказал, что хочешь поговорить со мной о чем-то?– Да.
– Ну, так что же не говоришь?
– Потому что ты не даешь слово вставить.
– Я тебя заговорила? Прости, пожалуйста. Что у вас на уме, мой король?
– Гасси.
– Финк-Ноттл?
– Он самый. Финк-Ноттл.
– Достойнейший из людей.
– Бестолковейший из людей. Послушай, Коротышка, я только что разговаривал с Китекэтом…
– И он сказал, что в ближайшее время уговорит Гертруду Винкворт бежать с ним и обвенчаться?
– Да.
Она злорадно усмехнулась, как одна из тех женщин в Ветхом Завете, которые занимались тем, что вбивали людям колы в головы[24]
.– Я жду, когда это наконец случится, – произнесла она. – Хочу посмотреть, какое лицо сделается у Эсмонда, когда он узнает, что его Гертруда сбежала с другим. То-то смеху будет. Ха-ха, – добавила она в заключение.
Это «ха-ха», похожее на замирающий кряк утки, погибшей от несчастной любви, сказало мне все, что я хотел от нее узнать. Я убедился, что Китекэт поставил точный диагноз и правильно объяснил, почему его сестрица взялась обрабатывать Гасси. Мне ничего другого не оставалось, как немедленно посвятить ее в тайну. Я похлопал ее по плечу и выложил своевременное словцо.
– Коротышка, – говорю, – ну и тупица же ты. У тебя насчет этого Хаддока совершенно неверная информация. Он совсем не влюблен в Гертруду Винкворт. Да пусть бы она подавилась рыбьей костью, он все равно не взглянет в ее сторону, разве только чтоб выразить родственное участие. Путеводная звезда его жизни – ты.