Брачный сезон в Уинчестере

— Я порезал предплечье о стекло. Царапина, — говоря это, Монтэгю ощутил странную пустоту, которая отделяла его от неё. Он бродил в Саду Декана специально, только чтобы хоть мельком увидеть её, но вот она рядом — а в нём — такая странная и бездонная пустота, апатия и боль… Почему? Что с ним?

— Подождите, мисс Гилмор ещё не пришла в себя. Снимите сюртук, я перевяжу вам руку.

Кора не стала дожидаться, чтобы Монтэгю согласился или отказался, вынула из ящика комода кусок холщовой ткани и стала аккуратно разрывать её на тонкие полосы. Видя, что Энн всё ещё сидит на диване и тяжело дышит, Джулиан решил дать ей ещё несколько минут. С горечью подумал, что сюртук не подлежит ремонту — рукав распорот от плеча до локтя. Очевидно, это случилось, когда он вытащил Лоренса через окно из кареты или пытался изнутри открыть замок на дверце. Рубашка была окровавлена, но сняв её, мистер Монтэгю увидел, что порез на самом деле пустяковый — даже непонятно, откуда взялось столько крови. Кора справилась на удивление быстро, остановив кровь, которая, впрочем, и сама уже успела свернуться, и перебинтовала ему руку. Монтэгю чувствовал прикосновение её пальцев, ощутил аромат кожи и волос, но и — странную мертвенность, сковывающую его.

Через десять минут они вышли на улицу. Мисс Гилмор спросила, может быть, мистер Монтэгю просто доведёт её до дома? И Джулиан, понимая, насколько ей не хочется снова видеть экипаж Иствудов, согласился и проводил её по Грейт-стрит, они свернули на улицу Южных врат и вскоре добрались до дома Гилморов. Энн уже почти пришла в себя и сейчас поймала себя на странном чувстве — удивительной защищенности и полной безопасности, которую ощущала рядом с этим человеком. Но пережитое то и дело напоминало о себе лёгкими судорогами в ногах и дрожью пальцев. Энн подумала, что может спросить его о том, чего не могла понять. Как мистер Монтэгю очутился у госпиталя? Джулиан лаконично объяснил, что просто у дома Иствудов заметил закрытый экипаж и увидел, как Лоренс посадил её туда, а из-за случайно услышанного разговора Иствуда с кучером заподозрил неладное. Боясь быть бестактной, Энн не спросила, что мистер Джулиан Монтэгю делал у дома Иствудов. Монтэгю тоже ничего больше не сказал. Энн, исподлобья взглянув на него, подумала, что он, влюблённый и отчаявшийся, просто бродил около дома Коры. На пороге дома она пыталась ещё раз поблагодарить его, но язык плохо слушался её.

К себе домой Монтэгю попал уже за полночь.

Прошедшая ночь что-то изменила в нём — причём, чувствовал Монтэгю только саму перемену, но не мог осмыслить её причин. Он по-прежнему ощущал свою зависимость от Коры, его влекло к ней и телом и душой, но, то ли долгое время её предшествующего равнодушия и пренебрежения что-то надломило в нём, то ли тоска, перебродив в душе вместе с любовью, породила эту мутную вялость и пустоту. А может, он просто потерял последнюю надежду? А впрочем, нет, понял Монтэгю наконец. Причина была в том, что сделав после разговора с Шелдоном жестокий и убийственный вывод о том, что он недостоин любви, он допустил, чтобы этот вывод, словно зараза сифилиса, проник в его душу и кровь — и убил его. Вот почему находясь с ней рядом, слыша её голос и даже ощущая её прикосновение к себе — он уже не чувствовал ничего.

Он был мёртв. Крах любви осознавался Монтэгю не как крах жизни — он был слишком силён для этого, но как крах личности. В нём беззвучно обрушивались крыши, опадали стены, фундаменты превращались в руины. Во всяком случае, Монтэгю твёрдо решил, как только пристроит Кэтрин — тотчас же после её свадьбы уедет в Лондон. Пора и делом заняться.

Дома Джулиан кое-как умылся, осторожно снял сюртук и рубашку, стараясь не потревожить повязку на руке и не измарать кровью постель — чай, не брачное ложе, и наконец провалился в глубокий сон, подумав напоследок, что вечерок выдался, что и говорить, бурный…

Глава 26,

в которой повествуется о развитии событий, изложенных в предыдущей главе, при этом мисс Иствуд вдруг понимает то, о чем до того и помыслить не могла, а мистер Монтэгю, прихлебывая кларет, требует сухого закона для низших классов.

Человек предполагает, но Промысел Божий правит миром. Монтэгю казалось, что им сделано всё, чтобы история, компрометирующая брата Коры и несчастную Энн, не стала достоянием досужих языков. Мисс Гилмор будет молчать. Мисс Иствуд — тоже. У Лоренса для молчания — основания сугубые. Его самого быть разговорчивым ничто не заставит.

Откуда же что всплывёт?