Брачный транзит Москва-Париж-Лондон

Машина свернула на Манежную площадь и через несколько секунд притормозила у мрачного, громоздкого, погруженного во тьму здания гостиницы «Москва».

От здания отделилась фигура мужчины в черном костюме. Он распахнул дверцу машины и без всякого выражения на лице и в голосе сказал:

— Пройдите в третий подъезд.

Москва искрилась, как холодное шампанское. Искрились золотые купола церквей, искрились покрытые морозным инеем деревья, искрились новогодние украшения в витринах модных магазинов, сверкал мытыми стеклами поток автомобилей, движущийся к Лубянке. Ну, в общем, все как в эмигрантской песне про Москву златоглавую. Только не было изогнутых лебедями саночек да чуть пьяных от мороза гимназисток. Зато все остальное сверкало почти лубочной, заранее ожидаемой и проплаченной красотой.

Щедро расплатившись со словоохотливым шофером, Александра вышла из машины. Великолепный русский модерн «Метрополя» всегда приводил ее в восхищение.

Она злорадно прищурилась в сторону закрытой рекламными щитами стройплощадки на месте гостиницы «Москва»: «Так тебе и надо, чудище тоталитарное!» Потом еще раз посмотрела на летящий, сверкающий и шумящий вокруг город и подняла голову — на фасаде «Метрополя», как бы растворяясь в ясном синем небе, парила нежная, отрешенная, золотоволосая, еле различимая с земли врубелевская «Принцесса Греза».

— Ну, здравствуй, дорогая, вот мы и встретились опять!

Она боялась встречи с этим городом — городом, который считала своим даже в большей степени, чем родной Питер. Москва имела все шансы съесть Альку и косточки выплюнуть. Со сколькими именно это и произошло… Но она каким-то чудом выстояла, убереглась.

Александра сморгнула навернувшуюся слезу и зашла в отель.

В связи с Новым годом наплыв гостей был огромным. Свободными оставались только дорогущие люксы. Но Александра решила, что вполне может позволить себе эту роскошь.

Оказавшись на пятом этаже в двухкомнатном люксе с видом на Большой театр, она, не снимая шубки, вышла на балкон и торжествующе огляделась:

— Браво, я сделала это, сделала!

* * *

Когда в сопровождении мрачного мужчины в черном костюме они прошли в огромный, давящий громоздкостью и безликостью вестибюль, даже словоохотливая Света притихла. Мужчина жестом пригласил их пройти в соседний зал. Вернее, даже не в зал, а в большую комнату с окнами до потолка, зашторенными тяжелыми, как в театре, портьерами. На противоположной от входа стене висело большое зеркало. Диван и несколько кресел, обитых тем же материалом, из которого были сделаны шторы, создавали некое подобие уюта. Однако неистребимый казенный запах настораживал и не давал расслабиться.

Посередине помещения находился стол, к которому мужчина жестом, не проронив ни слова, пригласил Альку и Свету.

Через минуту другой молчаливый мужчина внес поднос со стоящими на нем тонкими стеклянными стаканами в металлических подстаканниках, наполненными дымящимся чаем, и сахарницей.

Алька пальцем с опаской дотронулась до подстаканника и отдернула руку. Нет, с этим можно делать что угодно, но только не пить. Света же быстро освоилась, по-птичьи закрутила головой и взволнованно прошептала Альке в самое ухо:

— Алечка, вот это да! Куда мы тобой попали! Это тебе не бар в «Интуристе»!

Так они просидели минут пятнадцать. Никто не появлялся. Подстаканник наконец-то остыл до вменяемой температуры, и только Алька собралась отведать комитетского чайку, как вдруг дверь приоткрылась и в комнату вошел довольно пожилой мужчина с открытым, отечески улыбчивым лицом.

— Алечка и Светочка? — приветливо спросил он, усаживаясь за стол напротив девушек. — Вот и славно, вот и славно. А меня зовут Александр Степанович. — Он потер толстенькие короткие руки, поросшие седыми волосами. — Что же это мы не пьем чай? Чай у нас хороший. Ну-ка, любезный, — он обратился к стоявшему за его спиной «черному человеку», — принесите и мне стаканчик.

Водянистые мутно-серые умные глаза Александра Степановича изучали Альку и Свету.

— Ах, молодость, молодость! Вся жизнь впереди, такие перспективы… Ну, пейте, пейте.

Александр Степанович отхлебнул дымящийся чай, и Алька удивилась, что он даже не поморщился. И рука его уверенно держала горяченный подстаканник. «Наверно, привычка, — подумала Алька. — Сколько ему этого чаю пришлось тут выхлебать, подумать страшно!» — И она посмотрела на своего тезку прозрачным взглядом поверх стакана.

Продолжая ворковать и прихлебывать чаек, Александр Степанович вытащил из внутреннего кармана пиджака листок бумаги и ручку.

— Во-первых, девочки, об этой встрече рассказывать никому не нужно, даже родным, у кого они есть, конечно. — Он как бы невзначай задержал взгляд на Альке. Та обмерла: откуда ему известно? Потом улыбнулся Свете и с внезапным металлом в голосе спросил: — Это понятно?

— Конечно понятно, — ответила Аля за себя и за Свету.

Александр Степанович снова улыбнулся:

— Молодцы! Во-вторых, в понедельник к десяти утра будьте вот по этому адресу. — Он размашисто стал писать адрес и телефон. Потом протянул листок Але, видимо давая понять, что она старшая в их паре.