Брачный транзит Москва-Париж-Лондон

Они много времени проводили вместе. И много разговаривали. Профессиональные и литературные интересы делали их связь еще более глубокой и насыщенной. От Патрика она многое узнала о жизни литературной богемы Парижа и в свою очередь рассказала ему много грустных и смешных подробностей о литературной и художественной жизни своего тоталитарного отечества.

Они часто ездили за город, иногда забирались довольно далеко от Парижа и одну-две ночи проводили в гостинице. Но еще чаще встречались в ее светлой студии на улице Бюдана.

Патрик приходил с охапками цветов, вином, дорогими подарками. Они ужинали, потом ложились в постель, и любовь перемежалась у них с разговорами обо всем на свете. Когда Патрик поднимался, чтобы уходить, она прижималась щекой к его ладони и замирала на несколько секунд. Он наклонялся и ласково целовал ее волосы. Она смеялась и говорила: «Иди, иди, тебе уже пора», — и легко отстранялась.

Проводив его, она ложилась обратно в постель, на простыни, где они только что любили друг друга, и лежала, раскинув руки и глядя в потолок, пока совсем не переставала ощущать их общего в этой постели тепла.

Связь с Патриком Дювайером совершенно неожиданно для Альки принесла и серьезный практический результат. Сам в прошлом журналист, он понимал, как тесно Альке в тех рамках, в которые поместили ее обстоятельства. Ее творческий потенциал фактически оставался нереализованным. И он решил дать ей шанс состояться профессионально. Кроме всего прочего, это была реальная попытка ассимилироваться во французскую жизнь.

Патрик рекомендовал Альку своему старому приятелю, Огюсту Дюпону, руководителю пресс-центра «Взгляды и мнения». Алька, при всей своей склонности к авантюрам, поначалу здорово струхнула. Все же ее, пусть и очень хороший, французский был неродным языком. И потом, язык прессы — это не обыденная или литературная речь. Тут требовались совершенно иные навыки. Однако Патрик проявил волю и настоял на их встрече с Дюпоном.

Солнечным, насквозь весенним днем Алька вышла из дому. Конец марта в Париже — это совсем особая тема. Свежая глянцевая листва на деревьях, белые и желтые нарциссы, все мыслимые сорта тюльпанов… На какое-то время город превращался в огромную цветочную клумбу. Все это великолепие так и просилось в объятия, придавало оптимизма и желания жить дальше.

Перед уроками в школе у Альки была назначена встреча с мсье Дюпоном. Оказалось, что его издательскому центру действительно требовался специалист, ориентированный на проблемы союзных республик бывшего СССР и стран Восточной Европы.

Нужно было просматривать всю советскую и русскоязычную прессу, отбирая публикации, касающиеся политики, экономики и культуры.

К этой встрече Алька серьезно подготовилась. В библиотеке Центра Помпиду она проштудировала не только центральные советские газеты за два последние месяца, но и прессу, которая выходила в Союзе на французском и английском языках. А еще позвонила Ритке и, потратив кучу денег, в течение полутора часов выслушивала подробности и детали «с места событий».

А порассказать Ритке было о чем, это уж точно. Прибалтика начинала бунтовать — это раз. Возникли «неформальные» движения — это два. В Карабахе бог знает что творится — это три. Из Афганистана стали возвращать наших мальчиков — это четыре, и самым страшным была правда о той войне, правда, которая теперь, попав в открытый доступ, повергла общество в шок. Родимый Питер тоже колбасило по полной программе. И далее — весь список лучше не оглашать, чтоб не поплохело. Последней в очереди оказалась новость о Риткином замужестве. Но тут подробности, как говорится, письмом.

Кроме уймы самой свежей информации Алька несла еще и себя, любимую. По случаю важного делового визита она надела классический темно-синий костюм (юбка на два сантиметра выше колена), белую шелковую блузу с отложным воротом и туфли на высоком каблуке. Волосы она закрутила узлом и прихватила черепаховой заколкой. Фирменная челка, как всегда, спадала на лоб. Минимум косметики: бледно-розовая помада в тон лаку на ногтях. Все. Немного портила общий вид большая сумка с учебниками, но тут уж ничего нельзя было поделать.

После Риткиных страшилок, проходя по залитым весной и светом благополучным парижским улицам, Алька чувствовала себя незаслуженно счастливой. Она слегка поугрызалась по этому поводу, а потом плюнула: в конце концов, ради этого ощущения счастья и полета она немало претерпела. Она выстрадала это, черт возьми!

Теперь ее жизнь еще больше уплотнилась. Подготовка к занятиям в школе, сама школа плюс новая работа. Несколько раз в неделю они встречались с Патриком. Однажды, пробегая по улице Лабор, она зацепила взглядом вывеску «Петрушка» и решила заскочить. Давненько она здесь не была, однако.

Еще от дверей она увидела Нинино осунувшееся бледное лицо. Она кивнула Альке, и в глазах ее мелькнуло подобие улыбки.

— Нина, что-то случилось? — спросила Алька охрипшим вдруг голосом.

— Алечка, хорошо, что вы зашли. Как будто чувствовали. А мы вчера Сереженьку похоронили.