Брайтон-Бич опера

— Ничего не случилось, просто я случайно узнал, что она всё это время продолжала работать.

— Где работать? — сначала не понял я, а потом до меня дошло.

— Понимаешь, опа сказала, что ей не нужны мои деньги, что это стесняет сс свободу, что она не хочет всю жизнь чувствовать себя обязанной. Что она ничего не может с собой поделать.

— А ты?

— А я что могу поделать?

На этот вопрос у меня ответа не было.

— Да, кольцо она мне, кстати, вернула. Сама. По почте прислала заказным письмом.

С тех пор Роберт мне звонить перестал. Общие знакомыс, с возмущеннем обсуждавшие эту историю в течение сще нескольких месяцев, рассказали как-то, что он продал свой дом и переехал в другой штат. Кажется, в Калифорпию. А Карину я после этого тоже больше ни разу не видел, и о её дальнейшей судьбе мне ничего не известно.

…Иисус же пошел на гору Елеонскую. А утром опять пришел в храм, и весь народ шел к Нему. Он сел и учил их. Тут книжники и фарисеи привели к Нему женщину, взятую в прелюбодеянии, и, поставив её посреди, сказали Ему: Учитель! эта женщина взята в прелюбодеянии; а Моисей в законе заповедал нам побивать таких камнями: Ты что скажешь? Говорили же это, искушая Его, чтобы найти что-нибудь к обвинению Его. Но Иисус, наклонившись низко, писал перстом на земле, не обращая на них внимания. Когда же продолжали спрашивать Его, Он, восклонившись, сказал им: кто из вас без греха, первый брось на неё камень. И опять, наклонившись низко, писал на земле. Они же, услышав то и будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних; и остался один Иисус и женщина, стоящая посреди. Иисус, восклонившись и не видя никого, кроме женщины, сказал ей: женщина! где твои обвинители? никто не осудил тебя? Она отвечала: никто, Господи. Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши. (Евангелие от Иоанна, глава 8.)

КУПАНИЕ КРАСНОГО «МЕРСЕДЕСА»

Михаил Петрович всегда утверждал, что в автомобиле самое главное — это цвет. В Москве, где он был моим соседом по лестничной площадке, у него была старенькая «копейка» — как он говорил, «серая в яблоках». Называл он её Росинантом, мыл каждый день, на запчасти тратил чуть ли не ползарплаты — так что жена даже грозилась уйти от него. Правда, я предполагал, что ей не денег жалко было, а ревновала она Петровича.

— И чего она ко мне цепляется, — жаловался Петрович. — Понимаю, если бы я завёл себе кого, а то ведь машина это. Неужели не понятно?

Голос его доносился из-под Росинанта — Петрович в очередной раз что-то там чинил, а я стоял около негo и думал, что мир взрослых — это полная загадка, разгадывать которую не только сложно, но и откровенно пе интересно.

Вообще надо сказать, что Петрович и Алла являли собой довольно-таки странную пару, хотя я это только потом осознал. В детстве многие, даже самые странные вещи воспринимаются как совершенно естественные, и меня мало смущало, что Алла была старше Петровича на добрых пятнадцать лет, но выглядела при этом так, как будто он приходился ей отцом. Это, конечно, соседи так говорили, а мне, в мои тогдашние двенадцать, они оба казались глубокими стариками, хотя, по теперешним подсчётам, Петровичу никак не могло быть больше сорока. На Дон Кихота он, кстати, был совершенно не похож. Скорее наоборот — напоминал его небезызвестного оруженосца, по крайней мере внешне. По характеру же в нём от жизнерадостного Санчо Пансы вовсе ничего не было. Кажется, я вообще ни разу не слышал, чтобы Петрович смеялся. Наверное, даже законченный с красным дипломом столичный вуз и долгие годы жизни в Москве не смогли одолеть его то ли заложенной в деревенском детстве, то ли врожденной «тихости». Бывают на свете ещё такие люди, главная мечта которых — стать незаметными.

В то лето я как раз читал Сервантеса, желто-красный пятитомник которого стоял у родителей в книжном шкафу, и его считающийся великим роман казался мне невероятно скучным. Я никак не мог понять, что находят в этой почти тысячестраничной тягомотине взрослые, и в конце концов бросил книгу, так и не дочитав её до конца. Запомнил только, что Дон Кихот был долговязым, добрым и наивным чудаком-мечтателем, а Санчо Панса — приземлённым реалистом. Запомнил ещё про ветряные мельницы, с которыми сражался главный герой, а может, это мне сейчас только кажется, что запомнил, — на самом деле наверняка уже гораздо позже слышал об этом отовсюду. По-моему, я до этого места в романе и не дошел тогда вовсе.

Петрович с ветряными мельницами в жизни никогда не сражался. Был он скромным инженером, работал прилежно, но без блеска, и начальство ценило его скорее за исполнительность, чем за какие-то особенные таланты. Алла же, наоборот, сделала неплохую карьеру в каком-то экономическом институте, защитила кандидатскую диссертацию, а когда ей, как она объяснила моим родителям, из-за пятого пункта провалили докторскую, решила уехать.