Брайтонский леденец

— Ты же хотел, чтобы тебя оставили в покое, — ответила она с неожиданным гневом, заставшим его врасплох. Он не думал, что она способна на это. — Если я не подхожу тебе, отвяжись от меня. Я не просилась на прогулку. — Она села, охватив руками колени, и на скулах у нее появились красные пятна: гнев заменял румяна на ее худеньком лице. — Если я недостаточно шикарна… для твоей машины… и для всего остального…

— Кто тебе это сказал?

— О, я ведь не такая уж дура. Я видела, как ты смотрел на меня. Моя шляпа…

Вдруг он представил себе, что она может сейчас встать и уйти от него, вернуться в кафе Сноу и рассказать свою тайну первому, кто будет ласково ее расспрашивать; нужно помириться с ней, они на прогулке, он должен делать то, что от него ожидают. Он с отвращением протянул руку; она легла к ней на колено, как холодная рыба.

— Ты не так поняла меня, — сказал он, — ты милая девушка. У меня неприятности, вот и все. Деловые неприятности. Мы с тобой, — с трудом проговорил он, — должны быть вместе до гроба.

Он увидел, как кровь отлила у нее от лица, как она обернулась к нему со слепой готовностью быть обманутой, понял, чего ждут ее губы. Он быстро потянул к себе ее руку и прижался ртом к ее пальцам; все что угодно, только не губы; кожа на ее пальцах была грубая, они отдавали мылом.

— Пинки, — сказала она, — прости меня… Ты так ласков со мной.

Он нервно засмеялся.

— Мы с тобой, — начал он и, услышав гудок автобуса, обрадовался, как осажденный, внимающий фанфарам войск-освободителей. — Идет автобус, — сказал он. — Поедем. Я не очень-то люблю природу. Городская птица. Да и ты тоже.

Она встала, и на мгновение он увидел ее голую ногу над искусственным шелком чулка, и порыв вожделения охватил его, как приступ слабости. Так вот что в конце концов ждет мужчину? Душная комната, крикливые дети, ночные забавы по субботам, которые он наблюдал с другой кровати. Неужели нельзя уйти от этого… никуда… никому?… Лучше уж перерезать всех на свете.

— А все-таки здесь красиво, — сказала она, глядя на меловые колеи между дощечками с надписью «Сдается», а Малыш опять засмеялся над красивыми словами, которыми люди называют грязное занятие: любовь, красота… Вся его гордость собралась, как часовая пружина, вокруг той мысли, что его не обманешь, что он не собирается опуститься до брака и рождения детей, он хочет достичь того, чего достиг теперь Коллеони, и даже большего… Он знал все, он наблюдал во всех подробностях то, что они называют любовью, его не проведешь прекрасными словами, тут нечем восторгаться, тут нет ничего такого, что вознаградило бы тебя за то, что ты теряешь; но когда Роз опять потянулась к нему, ожидая поцелуя, он все же убедился в своем страшном неведении. Его рот не встретился с ее губами, он отшатнулся. Он никогда еще не целовался с девушкой.

— Мне очень жаль, — сказала она. — Я такая глупая. Я еще никогда… — И вдруг запнулась, глядя на чайку, поднявшуюся из чахлого садика над обрывом и камнем упавшую в море.

В автобусе он не разговаривал с ней и сидел угрюмый, чувствуя себя неловко, засунув руки в карманы и плотно сдвинув ноги; он не мог понять, зачем он заехал с ней в такую даль и теперь возвращается обратно, ничего не решив; и тайна, и воспоминание обо всем по-прежнему крепко сидели у нее в голове. Пейзаж разворачивался в обратном направлении: «Чайная Мазаватти», антикварная лавочка, бары с надписью «Сверните сюда», хилая травка, пробивающаяся сквозь асфальт, там, где начинался город.

Брайтонские рыболовы забрасывали с мола свои удочки. Тихая музыка печально звучала среди ветра и яркого дневного света. Они пошли по солнечной стороне мимо варьете «Ночи любви», «Только для мужчин», «Танцовщица с веером».

— Что, у тебя дела идут плохо? — спросила Роз.

— У каждого человека есть заботы, — ответил Малыш.

— Я хотела бы помочь тебе, быть чем-нибудь полезной.

Он ничего не сказал и продолжал шагать. Она протянула руку к его тонкой, неестественно прямой фигуре, глядя на гладкую щеку, на хохолок белокурых волос на затылке.

— Ты еще такой молодой, Пинки, а у тебя уже заботы. — Она взяла его под руку. — Мы оба еще молоды, Пинки. — И почувствовала, как тело его отчужденно отпрянуло.

Подошел фотограф.

— Щелкнуть вас вместе у моря? — спросил он, поднимая колпачок своего аппарата, но Малыш быстро закрыл лицо руками и прошел мимо.

— Разве ты не хочешь, чтобы нас сфотографировали, Пинки? Нашу карточку могли бы выставить, и все смотрели бы на нас. Это ничего бы нам не стоило.

— Мне наплевать, сколько что стоит, — ответил Малыш и позвенел монетами в кармане, показывая, что денег у него хватит.

— Нас могли бы выставить здесь, — продолжала Роз, останавливаясь у киоска фотографа, возле снимков купающихся красавиц, знаменитых комиков и никому не известных пар, — рядом с… — И вдруг она воскликнула: — Смотри, это он!