Брак на небесах

Но кульминацией празднества стал момент, когда вместе с портвейном на середину стола был поставлен огромный торт, украшенный свечами, число которых соответствовало возрасту полка.

В качестве старшего по званию офицера герцогу была предоставлена привилегия задуть свечи, а затем ему вручили саблю, чтобы он разрезал торт.

Как только он собрался это сделать, верхушка торта откинулась, и из него, как Венера, восстающая из морской пены, появилась Лотти, на которой не было почти ничего, кроме нескольких перьев цвета полкового знамени, и запела некую фривольную песенку, припев которой знали почти все присутствующие.

Несомненно, она выглядела тогда очень привлекательной и соблазнительной.

Но герцогу не было нужды пояснять: немыслимо было даже подумать о том, чтобы она когда-нибудь стала герцогиней Бакхерст.

– Эдмунд говорит, – продолжала маркиза, – что, поскольку у тебя нет возможности произвести собственного наследника после того, как ты объявил себя закоренелым холостяком, он полон решимости взять эту трудную миссию на себя, и в Уайте уже держат пари: кто будет у Лотти – сын или дочь.

Герцог встал.

– Проклятие! Это уж слишком!

– Мы знали, что ты поймешь наши чувства, дорогой Бак, – сказала Элизабет. – И ты понимаешь также, что есть лишь один-единственный выход.

– Жениться! – без всякой необходимости добавила Маргарет.

Герцог знал, что они только этого и ждут, затягивая паузу, он отошел к окну, чтобы выглянуть в сад, разбитый позади дома.

На небольшой площади были представлены разнообразнейшие виды цветов, кустарников и деревьев. Но герцог не видел ни золотых нарциссов, ни первых лилово-белых цветов сирени: их заслонили всплывшие в памяти огромные деревья в парке Бакхерста.

За ними высился дом, стоявший на своем фундаменте целых четыре столетия и в последний раз подвергавшийся некоторой переделке и реставрации за пятьдесят лет до описываемых событий.

В их семье среди предков часто встречались государственные деятели, а еще больше было видных генералов и выдающихся адмиралов.

И хотя некоторые из них распутничали, как и он сам, никто за всю историю их династии не посмел сделать кого-то вроде Лотти Линклей своей женой, и сама мысль о том, что она может занять место герцогини – его матери, казалась абсурдной.

За спиной Бакхерста царило молчание: сестры наблюдали за ним, чуть ли не затаив дыхание, в ожидании его реакции. Да, похоже Эдмунд побил их карты козырем.

Герцог уже потерял счет бесплодным разговорам, когда Элизабет и Маргарет чуть ли не на коленях умоляли его жениться и завести семью.

А он смеялся и заявлял, что перед ним еще вся жизнь и что он предпочитает оставаться холостяком и, несомненно, останется им до самой смерти.

Бакхерсту нравилось подшучивать над ними и декларировать при всех, что брак – не для него и что ни одной женщине не удастся заставить его пойти под венец. У него даже появилось шутливое прозвище – Герцог-холостяк.

Предлагали даже основать «Клуб холостяков» под его председательством.

Но если большинство друзей знали, что это не всерьез и он просто откладывает тот неприятный момент, когда будет вынужден жениться, Эдмунд воспринял его браваду буквально.

«Этого можно было от него ожидать!» – раздраженно подумал Бакхерст.

Затем ему пришла в голову мысль: только Эдмунд способен жениться на такой женщине, как Лотти, и полагать, что, если он унаследует титул, общество согласится признать ее герцогиней Бакхерст.

Однако он хорошо понимал: как только Эдмунд станет герцогом, его не будет беспокоить мнение общества – поместья и богатства, которые должны отойти наследнику, достанутся именно ему.

Эдмунд всегда был обуреваем жаждой денег и, хотя у него их было достаточно для безбедной жизни, тянул еще и еще, будучи уверен, что кузен не захочет скандала и заткнет рот кредиторам, расплатившись по его счетам.

Герцог вновь и вновь платил, а в последний раз, чуть более месяца назад, он категорически заявил Эдмунду:

– Ты должен понять, что это – последний раз! У меня нет ни малейшего желания бросать деньги на ветер: ты все равно потратишь их на вино, карты и женщин!

– Ты наслаждаешься тем же самым, – нагло ответил кузен.

– Что бы я ни делал, – резко сказал герцог, – я могу себе это позволить. Но как глава семьи, я обязан по справедливости распределять наши деньги среди тех, кто в них нуждается. – Он увидел на губах Эдмунда презрительную ухмылку и добавил:

– Боже милосердный! Да ты не представляешь, какую астрономическую сумму я выделяю на дома призрения, сиротские приюты и пансионы! Кроме того, наш долг обеспечить тех, кто служил нам прежде, и я не намерен допустить, чтобы наши богатства ушли на твои безнравственные цели.

– Милый кузен! – ответил Эдмунд. – Какое право ты имеешь читать мне проповеди! Ты что, не знаешь о своей репутации и о том, что люди говорят у тебя за спиной?

– Это меня нисколько не волнует, – надменно ответил герцог, – но я не трачу деньги впустую в дешевых игорных домах или на женщин, чьей профессией является опустошение чужих карманов.