Брак по-американски

Селестия вернулась из кухни с двумя бокалами шампанского, в которых над пузырьками плавали крохотные шарики мороженого. Я сделал глоток, и вкус напомнил мне об Оливии. В мой день рождения она доставала большую миску и делала в ней пунш на имбирном эле. Сверху на пунше качались комочки апельсинового сорбета. Жадный до памяти о нем, я опрокинул бокал снова. Когда Селестия вернулась с бокалом для себя, я свое шампанское уже почти допил.

Мы сидели втроем, вчетвером, если считать малыша. Селестия и Тамар обсуждали ткани, а я занимался Джелани. Я щекотал его под мышками, пока он не рассмеялся своим детским смехом, который звучал слегка сдавленно. Удивительно было думать, что здесь, в моих руках, лежал целый человек.

Сыну, которого мы с Селестией не оставили, сейчас было бы четыре или пять, наверное. Если бы в задней комнате спал детсадовец, ни за что на свете не стала бы Селестия рассказывать мне, как она теперь с Андре. Я бы сказал: «Мальчику нужен отец». Это научный факт. И говорить было бы больше не о чем.

Но дела обстояли так, что поговорить нам надо было о многом, и слов было столько, что они не помещались у меня во рту.

Селестия

Наконец, Тамар собрала малыша, засунув его в пушистый комбинезон, напоминавший одежду для космонавтов. Нам с Роем было жаль, что она уходит. Будто мы ее родители, а она – наша занятая успешная дочь, которая может забежать к нам только на пару минут, но мы рады и каждой секунде. Мы стояли в дверях и махали, пока она, оглядываясь через плечо, выезжала на дорогу. Когда она отъехала, свет ее фар влился в море огоньков наряженного к празднику квартала. Мой дом не светился; я даже не стала вешать венок из хвои, который купила месяц назад. Но Старый Гик все-таки выглядел празднично. Его толстый ствол опоясывала светящаяся гирлянда. Это дело рук Андре, его попытка убедить себя, что все будет хорошо.

Тамар уже давно ушла, а я все смотрела на тихую улицу, беспокоясь за Андре. Он сейчас в Луизиане, пытается проявить благородство. Я позвонила ему из магазина, пока он еще был в дороге, направляясь на юг. Мы все сможем, – сказала я ему. Как несколько часов могли столько всего изменить? Задумавшись, я потянулась к карману, чтобы достать телефон, но Рой отвел мою руку в сторону.

– Не звони пока ему. Дай сначала я выскажусь.

Но он ничего не сказал. Вместо этого он провел моей рукой по своей сломанной переносице, по маленькому шраму вдоль линии волос, который с каждой стороны пересекали выпуклые шрамы-точки. Его лицо, в своей целостности, лежало у меня в ладонях, суровое и родное. «Ты помнишь меня? – спросил он. – Узнаешь?»

Я кивнула, опустив руки висеть по бокам, пока он исследовал мое лицо. Он закрыл глаза, будто не мог им доверять. Когда его палец прошел по моим губам, я поймала его легким поцелуем. В ответ Рой облегченно вздохнул. Он вел меня по дому, не включая свет, будто хотел проверить, сможет ли он найти путь на ощупь. Женщина не всегда вольна выбирать, иногда от нее немногое зависит. Иногда есть долг, который ей надо выплатить, утешение, которое она обязана предоставить, безопасный коридор, который она должна обеспечить. Каждая из нас уступала мужчине, движимая не любовью. Могла ли я отвергнуть Роя, моего мужа, когда он вернулся с войны, которая была старше его отца и отца его отца? Нет, я не могла. Идя вслед за Роем по узкому коридору, я осознала, что Андре знал это с самого начала. Поэтому он несся по шоссе, чтобы не дать мне сделать то, что, как мы все боялись, я обязана буду сделать.

И как же тогда мне описать то, что произошло между мной и моим мужем в ночь, когда он вернулся ко мне из тюрьмы? Мы стояли на кухне, я прислонилась к гранитной столешнице, растаявший сорбет пропитал мою одежду.

Руки Роя змеились у меня под блузкой. «Ты меня любишь. Ты сама это знаешь». Я бы не ответила, даже если бы он не перехватил мне дыхание поцелуем, вкус которого отдавал страстью, испещренной гневом. Да – это да, а нет – это нет, но что значит тишина? Тело Роя было сильнее, чем пять лет назад, когда он ночевал здесь в последний раз. Теперь он был властным незнакомцем, который жарко дышал мне в шею.

Когда он направился к главной спальне, угловой комнате, которая изначально принадлежала моим родителями и в которой мы с Роем спали как муж и жена, я сказала: «Не надо туда», – но он проигнорировал меня и повел нас дальше, как в танце. Порой что-то столь же неотвратимо, как прилив.

Он играючи снял с меня одежду, будто отделял кожуру от апельсина, а потом, наклонившись, включил яркую лампу. Я застыдилась своего тела – в последний раз он видел меня такой пять лет назад. Порой время не жалеет женщину. Я подтянула колени к груди.

– Не стесняйся, Джорджия, – сказал Рой. – Ты такая красивая, – он взял меня за голень, мягко распрямляя мне ноги. – Не закрывайся от меня. Дай мне на тебя посмотреть.