— Ну, всё, я пропала! — простонала я. — Этот наглец меня засудит!
— С чего ты взяла? — Рвачёв резко остановился и гордо на меня посмотрел. — А я на что? Значит, так. Этот помощник — очень умный мужик! Он посмотрел документы, послушал нас, — Рвачёв приосанился, — и объявил, что твой муж вообще права на развод не имеет, а всё, что они представили в виде обвинения, — полная ерунда! Понятно? С другой стороны, он сказал, что даст развод, но только если его попросишь ты и только по той же статье 170-1, то есть за жестокое и бесчеловечное отношение к тебе! — от радости Рвачёв не мог спокойно стоять на месте. — Ты поняла? Ты поняла? — ликуя, переспрашивал он.
— А деньги?
— С деньгами надо подождать. Сегодня могут только развести, а суд о деньгах в следующий раз.
— Как в следующий раз? Я не хочу в следующий раз! Это значит, опять ждать, опять платить! У меня больше нет денег! Я и так живу на отрицательные величины!
— Ты не понимаешь! Если ты не согласна, всё равно наш вопрос перенесут! Сегодня и развод, и деньги рассматриваться не будут!
— Почему? Это по расписанию наш день, мы его ждали, все в сборе! Почему надо что-то переносить?
— Не будут и всё! Без «почему»! — Рвачёв уже злился.
Я вспомнила слова Бори Лишанского о том, что адвокаты будут делать всё возможное, чтобы тянуть время и обирать своих клиентов. Но почему американское правосудие позволяет проделывать подобные трюки, понять не могла. «Они тут все заодно!» — с раздражением подумала я.
— Скажи спасибо, что тебе формулировку меняют! — продолжал шипеть Рвачёв. — А когда ты придёшь на суд о деньгах с формулировкой, что к тебе жестоко и бесчеловечно относились, то, как ты думаешь, это поможет?
— Не знаю! Я только понимаю, что Гарик хочет развода, я ему его дам, и больше ему ничего не надо!
— А тебе числиться замужней женщиной надо? Сейчас тебе дают приличную формулировку развода, а потом твой муж докажет твою неверность и будет другая формулировка!
— Какая неверность? Он убежал ещё в мае, а сейчас декабрь!
— Не важно! Пока нет развода, ты — замужняя женщина и ни с кем встречаться не можешь!
— Ерунда! Что значит не могу? У меня нет мужа, он убежал сам!
— Короче, ты берёшь развод или нет?
— Лёша! — жалобно сказала я. — Я не знаю, что делать! Ты считаешь, брать? Ты же мой адвокат, посоветуй!
— Я считаю, брать! С новой формулировкой мы его догола разденем!
— Ну, хорошо, я согласна! — вздохнула я.
— Отлично! — обрадовался Рвачёв и потёр руки. — Тогда вспомни хоть один случай, когда твой муж на тебя кричал.
Я молча, тупо смотрела на Рвачёва.
— Ну?
— Не помню.
— Ты что? С ума сошла? Не помнишь, чтобы он кричал?
— Не помню. Он никогда не кричал.
— Не морочь мне голову! Все люди кричат, он не исключение. Думай! Придумай, в конце концов!
— Ой, вспомнила! — вдруг спохватилась я. — Один раз кричал! Даже юбку мою на пол бросил!
— Вот видишь! Когда это было?
Рвачёв записал что-то в блокнот и побежал в комнату около зала заседания. Я села у дверей в зал. Гарика было не видно. Через полчаса меня позвали. В большой комнате на возвышении сидел судья. Внизу стоял большой стол. Вошёл Гарик со своим адвокатом. Их посадили с одной стороны стола, Рвачёва и меня — с другой. Гарик сидел, опустив глаза в стол, пухлая нижняя губа была упрямо поджата. Телохранитель стоял у двери в зал и, не мигая, смотрел перед собой.
Судья меня что-то спросил. Я ответила:
— Да, сэр.
— Не «да, сэр», а просто «да»! Понятно? Повторяю вопрос!
Я смотрела на Гарика. На его лице не было ни стыда, ни сожаления. Одна только подлость.
Рвачёв спросил Гарика, правда ли, что он орал на меня за юбку.
— Да, — прошептал Гарик.
Судья объявил, что мы разведены за жестокое и бесчеловечное отношение Гарика ко мне.
Суд кончился. Рвачёв вскочил, схватил меня в объятия и при всех расцеловал.
— Ты с ума сошёл? — оторопела я. — Мы в суде!
— Ура! — радовался Рвачёв, как будто был не на разводе, а на свадьбе.
Мы вышли в коридор. Я столкнулась с Гариком, и он первый раз поднял на меня глаза. Я ухмыльнулась ему в лицо с такой злорадной ненавистью, на которую только была способна.
ДОЧКА
Вместе со своим другом я ждала маму у здания суда. Растерянно улыбаясь, она вышла с адвокатом, который от возбуждения не шёл, а подпрыгивал, заглядывая маме в лицо.
— Ну что, поздравляю? — спросила я.
— Не знаю. Развод дали с формулировкой за жестокое обращение со мной, а не с Гариком, но о деньгах пока ни слова, а это меня больше всего беспокоит. Долг же висит надо мной!
— Всё, всё! — ликовал Рвачёв. — Едем праздновать на Брайтон!