Брак по-эмигрантски

— Не говори о нём так! — сразу хмурится мама. — Он очень хороший, а выглядит старше, потому что несчастный, одинокий! Вот я его откормлю, и он будет опять как новенький! Мы вам всем ещё покажем! — распевает она и опять — к телефону или зеркалу. В общем, дурдом! Надо срочно смываться!

МАМА

После душераздирающего объяснения в ресторане мы с Гариком не виделись, только каждый день разговаривали по телефону. И всё из-за меня. Под разными предлогами я оттягивала нашу встречу с одного дня на другой. Хотя я и не сердилась и разговаривала всё мягче и нежнее, что-то меня удерживало.

Я боялась близости и чувствовала себя на краю пропасти, ещё шаг — сорвусь и полечу… Но куда? Вверх или вниз? Хотелось, как птица, не оглядываясь вверх, вверх! К солнцу, к счастью! А вдруг вниз? И сразу становилось страшно до тошноты, и в животе всё сжималось!

Наверное, Гарику тоже было не по себе. Он часто рассказывал мне о неудачных браках своих друзей, знакомых. Почему-то во всех историях, независимо от того, кто был инициатор развода, мужчины оставались обобранными и разорёнными.

— Жениться — всё равно что отдать свою жизнь в чужие руки, это страшный риск, — говорил Гарик, таким голосом, что становилось даже неудобно, будто я действительно покушалась на чью-то судьбу.

— Не нравится мне это выражение «отдать жизнь», звучит как на братской могиле. Вступая в брак, люди не отдают, а вручают свои жизни друг другу, причём взаимно! Тот, кто выходит замуж, тоже рискует, — возражала я. — А что касается разорения, то тебе совсем нечего бояться. Что у тебя «разорять»? Сам же говорил, у тебя ничего нет!

— Это, конечно, так, но всё равно очень страшно!

— Страшно? Не женись! Кто не рискует, тот не пьёт шампанского! Живи один!

— Ну что ты сердишься? Я же просто так говорю! Я хочу жениться! Что я, не такой как все? Хочу иметь семью, но с одним условием — я хочу жениться только на тебе!

— Мне нравится твоя категоричность, я подумаю! — смеялась я, радуясь, что тон беседы поменялся с трагического на лирический.

В среду Гарик был выходной и позвонил мне с утра на работу.

— Я хочу тебя сегодня обязательно увидеть, — твёрдо начал он без предисловий. — Я встречу тебя в конце дня, и мы поедем на 47-ю улицу.

Я замерла.

— На 47-ю? Где золото? — еле выговорила я.

— Совершенно верно, дорогая. Где золото и бриллианты. Жди меня в четыре часа. Целую.

Я повесила трубку и пошла к Белке. С Белкой мы дружим с того дня, как я пришла на работу. Мы сидим рядом, вместе ходим на обед и с работы, поскольку живём недалеко друг от друга. Мы празднуем дни рождения, отмечаем юбилеи, встречаем Новый год и можем разговаривать, как те две женщины, что просидели в одной тюремной камере двадцать лет, а когда их выпустили, то ещё два часа простояли у ворот тюрьмы, прежде чем расстаться.

— Что с тобой? — воскликнула Белка. — Почему ты такая бледная?

— Гарик звонил. Он хочет сегодня ехать покупать кольцо.

— Так что же ты переживаешь? Радуйся и меньше, чем на карат не соглашайся!

— «Не соглашайся!» Ты что с ума сошла? Я не собираюсь «соглашаться»! Пусть купит, что хочет! Карат! Это же очень дорого!

— Это ты с ума сошла от своей щепетильности! Такое кольцо покупают раз в жизни! Ты что, осколки будешь носить?

— Не знаю. В кино герой вынимает из кармана коробочку и дарит кольцо. Что подарит, то и носят.

— Ты такая идеалистка! Это не кино, это — жизнь! Зачем ему дарить то, что тебе может не понравиться? Ты сама выберешь, что захочешь!

— Белла, я тебя умоляю, поедем с нами! Во-первых, ни я, ни Гарик в бриллиантах ничего не понимаем, я их никогда не имела! Нас просто надурят! Во-вторых, я не буду выбирать, возьму любое, которое он купит!

— Ладно, — сжалилась Белка, — у меня знакомый на 47-й. Поедем к нему. Я сама о тебе позабочусь.

В четыре часа Белка и я вышли на улицу. Гарик уже ждал с букетом изумительных бледно-розовых гвоздик. Не стесняясь, он обнял меня и поцеловал.

— Гарька, пусть Белка с нами поедет, у неё ювелир знакомый, хорошо?

— Прекрасно! — согласился Гарик и распахнул дверцу машины. — Прошу!

Доехав до места, мы с Белкой вышли на углу, а Гарику пришлось искать стоянку.

— А знаешь, он — молодец! — успела признаться Белка. — Я его спросила, на сколько он рассчитывает, и он сам сказал: «Не меньше, чем на карат!»

— Вот видишь, — укоризненно выдохнула я, — Гарька у меня — золотой!

На 47-й, самой ювелирной, бриллиантово-золотой улице Манхэттена, я сразу ослепла. Витрины сверкали и переливались, продавцы зазывали на всех языках мира, но больше по-русски, народу было так много, как будто бриллианты и золото — самый необходимый товар на земле. Вокруг стоял гул от голосов. Вцепившись в Гарика, я шла, не соображая куда. Наконец мы зашли в уголок, где за прилавком стоял приятный седой старичок, который встретил Белку, как родную. Я отошла в сторонку и стала глазеть по прилавкам и витринам. Чего там только не было! «Не счесть алмазов в каменных пещерах!» — пело у меня внутри.