Брак по расчету. Златокудрая Эльза

— Я оказался в громадном выигрыше: моя жена не поет, не рисует и не играет на рояле. Слава Богу, не будет мне надоедать дилетантской навязчивостью! Она бывает иногда красивее, чем я сначала предполагал, но она неразговорчива и не имеет ни малейшей склонности к кокетству: она никогда не будет опасна… При этом не так ограничена, как я думал, и не так сентиментальна, но соображает она очень медленно и усвоенный в институте взгляд на вещи сохранит на всю жизнь с упрямством людей, не одаренных фантазией, — тем лучше для меня! Какими будут ее письма ко мне, я знаю заранее: педантичные упражнения в слоге серьезной институтки с хозяйственными отчетами — они не станут причиной моих бессонных ночей… Лео очень привязался к ней и учится хорошо, а дяде она, кажется, внушает уважение своим спокойствием, врожденной холодностью и трахенбергской гордостью, которую она очень кстати умеет выказывать. Через две недели я уезжаю.

Глава 11

Герцогиня известила гофмаршала о своем визите с обоими сыновьями; это никого не удивило, так как при жизни ее супруга двор чуть ли не целые дни проводил в Шенверте, потому что гофмаршал был в большом почете и осыпаем милостями, «как неизменный преданный приверженец» герцогского дома.

Даже в год траура, когда герцогиня совершенно отказалась от всех светских удовольствий, она часто во время своих прогулок верхом через «Кашмирскую долину» пила послеобеденный кофе в Шенвертском замке. Конечно же, ее лицо под траурным убором постоянно сохраняло печальное выражение, так что даже старый гофмаршал при всей своей опытности и проницательности мало-помалу пришел к убеждению, что вдова и в самом деле очень любила своего супруга. До женитьбы Майнау и после нее герцогиня не приезжала в замок и, прислав раз поклон гофмаршалу, объяснила это тем, что не хочет беспокоить своего старого друга, более, чем прежде, страдающего от подагры.

Но вот однажды Рюдигер привез радостную весть, что завтра, как это бывало ежегодно, приедут маленькие принцы, которые желают собственноручно рвать и лакомиться ранними фруктами в саду Шенвертского замка… Когда приехал Рюдигер, обитатели замка сидели за десертом. Гофмаршал резво встал, будто помолодел; он поставил в угол свой костыль, стиснул зубы и, бросив искоса взгляд на свое отражение в зеркале, попробовал пройти без поддержки до ближайшего окна. Оттуда он знаком подозвал Лиану и стал отдавать ей распоряжения насчет кухни и погреба.

— Вот тебе раз! — воскликнул Майнау и сказал молодой женщине, выходя вслед за ней из комнаты: — Я охотно исполнил бы твое желание и представил бы тебя ко двору по возвращении из путешествия, но герцогине угодно, чтобы ты завтра была представлена ей.

Говоря это, он пожал плечами с каким-то странным ощущением сдерживаемой радости, удовлетворенного самолюбия и злобной насмешки.

— Теперь нельзя этого избежать! — добавил он.

— Я знаю, — проговорила Юлиана совершенно спокойно и, вынув из кармана записную книжку, стала вносить в нее распоряжения гофмаршала.

— Прекрасно! Поистине поразительны спокойствие и невозмутимость, не оставляющие тебя ни при каких обстоятельствах! Только одно желал бы я заметить тебе… Ты позволишь, Юлиана? Герцогиня имеет привычку насмешливо улыбаться при виде слишком скромного туалета… Твоя склонность…

— Надеюсь, ты считаешь меня настолько тактичной, чтобы я понимала, где могу руководствоваться своим вкусом и где должна соответствовать своему положению, — прервала она его ласково и в то же время серьезно и вложила карандаш в записную книжку.

Между тем она дошла до двери, ведшей из коридора в комнаты Майнау. Тут стояли новые дорожные сундуки из юфтевой кожи, принесенные во время обеда. При виде их глаза Майнау вспыхнули от удовольствия, точно он уже мысленно видел себя далеко-далеко от Шенверта, мчавшимся через горы и долины. Он приподнял один из сундуков и осмотрел обивку.

Лиана спустилась в кухню, чтобы переговорить с Лен и поваром.