Брак с другими видами

— Что будем делать? — спросила я собак, суетившихся у меня за спиной. — Как теперь доставать вашу любимую воду?

Пастрами вскочил на задние лапы и заскреб когтями по камню, явно собираясь запрыгнуть на край колодца.

— Фу! — отогнала я его. И, прикинув, как оживить колодезный ворот, вернулась в гараж за молотком и зубилом.

Изо всех сил, точно заправский кузнец, я стучала по вороту молотком, пока задубевшая веревка не подалась. Ухватившись за нее обеими руками, я потянула вниз. Ледяная короста затрещала, и ворот медленно провернулся вокруг оси.

— Ну вот! — объявила я гордо, поворачиваясь к собакам. И тут краем глаза заметила, как что-то пронеслось мимо меня.

Резко обернувшись, я еще успела увидеть, как Пастрами с довольной мордой сигает в колодезное ведро.

— Пастрами!! — крикнула я, кидаясь к нему. Но поздно: ведро с Пастрами уже уносилось ко дну. Не соображая, что делаю, я перегнулась через край колодца и вытянула руки в бездну — лишь затем, чтобы в итоге обнять пустоту. Я почуяла ужас, с которым он носится там, скуля, кругами по толстому льду. И, спохватившись, потащила ведро наверх, но оно, конечно, уже оказалось пустым. А из глубины колодца все доносилось, не затихая, яростное царапанье собачьих когтей.

— Бегите за помощью!! — завопила я в панике собакам позади меня. Судя по звукам, несколько псин тут же послушно унеслись куда-то по снегу. А я все тянула руки в застывшем рывке и все кричала: «Пастрами!» — но ничем не могла помочь…

И вот я сижу уже прямо там. На дне колодца, в гробовой тишине. И ни жалобного повизгивания, ни царапанья когтей по льду — ничего этого больше не слышу.

— Что делать, если в колодец запрыгнул какой-нибудь зверь? — спрашиваю я.

Видимо, из-за метели связь восстановилась только к полуночи.

— Зверь в колодец? — переспрашивает он сонным голосом.

— Ну да.

Я кутаюсь в одеяла, что нашла у него в гараже. Мохнатые белые стражники разлеглись вокруг меня кольцом на полу.

— Ну, когда я был маленький, у нас там утонула какая-то ласка… — говорит он, покопавшись у себя в памяти.

— Зимой?

— Летом.

— И что вы сделали?

— Вызвали полицию из городка. Те приехали да вытащили трупик… А у тебя кто провалился? Тануки[15]?

— Сама не пойму. В колодце темно, не разобрать.

— В тех горах и волки шастают[16], — продолжает он. — Так что пока держись от колодца подальше. А я к Рождеству появлюсь в городке — разберусь…

Отключившись, я вспоминаю, что сегодня еще ничего не ела. Заставляю себя что-то сготовить, но к еде почти не притрагиваюсь и даже не нахожу сил, чтобы это запить.

Перед тем как заснуть, решаю проверить, плотно ли закрыто окно в гостиной. И вдруг — непонятно откуда — слышу тоскливый собачий вой. Вздрогнув, поднимаю голову. Протираю слипающиеся глаза. Может, я уже сплю? Или то был просто ветер? Взяв лопату и лампу, окликаю собак и бреду по сугробам к колодцу.

Сильный ветер колотит ведро о деревянный ворот. Подойдя к колодцу с лампой в руке, я перевешиваюсь через край.

— Пастрами! — шепчу я неслышно, словно самой себе. — Пастрами?

Прислушиваюсь. И мне снова чудится, будто кто-то скулит в ответ.

— Пастрами, ты жив?! — кричу я уже во весь голос. И на этот раз отчетливо слышу собачий вой. В отчаянном рывке я опускаю руку с лампой ниже, как можно ниже в черную бездну… Как вдруг — о чудо! — наконец-то различаю Пастрами, подпрыгивающего на льду.

Оставив собак у колодца, я бегу обратно в хижину, завожу мотор у бензопилы. Утопая под градом опилок, спиливаю деревянную лесенку, ведущую на чердак. Выношу ее наружу, загружаю на красные санки для дров. Пара-тройка собак помогает мне дотащить лесенку до колодца и осторожно спустить ее в темное жерло до самого дна.

— Пастрами, сюда! — кричу я.

Но глупый пес таращится на меня, высунув язык, и даже не думает двинуться с места.

Лед внизу, похоже, достаточно крепкий — под тяжестью лесенки не трещит. Проверив лесенку ногой на устойчивость, я обвязываюсь веревкой, закрепив один конец у ворота на оси. Превозмогая панику перед бездной, переношу вес тела на первую ступеньку, потом на вторую и медленно спускаюсь все ниже.

В тот самый миг, когда мои ноги встают на лед и Пастрами кидается ко мне в объятия, я слышу какой-то треск, совсем призрачный, едва различимый, но от которого будто вся кровь уходит из тела. Ни жива ни мертва, я расстегиваю лыжную крутку и быстро, себя не помня, заталкиваю за пазуху окоченевший клубок белой шерсти. Лед в колодце остается таким же холодным и беспросветным, как и мои мысли о том, что же я, черт возьми, вытворяю.

Возвратившись из бездны на землю, я встречаюсь взглядом с собаками, неотрывно глядящими на меня. Не успеваю я перевести дух, как они подбегают ко мне, и одна из них раскрывает пасть.

— Ну как? Годится? — будто бы доносится до меня.

И тут Пастрами, совсем притихший у меня за пазухой, вдруг дергается в ответ.

— Еще как годится, — произносит он совершенно отчетливо. — На все сто.