Брак, семья, дети. Беседы со старшеклассниками

Собор Русской Православной Церкви в «Основах социальной концепции» средства контрацепции разделяет на абортивные и неабортивные. Абортивные средства — это те, которые уничтожают на самых ранних стадиях уже зачатую в утробе матери человеческую жизнь. К употреблению таких средств, как отмечено в документе, «применимы суждения, относящиеся к аборту» (Гл. XII, § 3). Значит, Церковь считает их использование недопустимым и греховным. Но далее сказано: «Средства, которые не связаны с пресечением уже зачавшейся жизни, к аборту ни в какой степени приравнивать нельзя».

Итак, Православная Церковь идеальным считает неиспользование контрацепции вовсе, то есть либо рожать столько детей, сколько посылает Господь, либо воздерживаться от супружеской близости. Но поскольку из–за общего падения нравственности далеко не все могут вести такой подвижнический образ жизни, то супруги по взаимному согласию могут принимать меры по предотвращению зачатия. Церковь, не благословляя прямо эти меры, все же допускает их, зная немощь людей. Но при этом Церковь считает категорически недопустимым для христиан использование абортивных контрацептивов.

Обратимся к медицинским источникам, чтобы разобраться, какие же из контрацептивов нужно отнести к абортивным. Врачи–гинекологи указывают на два основных вида контрацептивов, которые обладают абортивным действием.

Во–первых, это — внутриматочные спирали, упоминавшиеся ранее. Эти средства вообще не имеют права называться контрацептивами, поскольку слово «контрацептив» означает «противозачаточное средство», но как раз зачатию они никак не препятствуют. Их действие основано на том, что уже зачатый (!) зародыш не может прикрепиться к стенкам матки, то есть действие исключительно абортивное, поскольку связано с пресечением уже зачавшейся жизни.

Вторым видом противозачаточных средств, обладающих абортивным действием, являются также упоминавшиеся гормональные контрацептивы. Эти средства более сложные и действуют сразу по нескольким направлениям. Не вдаваясь в подробности, отмечу, что у этих средств четыре механизма, препятствующих рождению ребенка. Два первых механизма препятствуют зачатию, но поскольку зарождение новой жизни все же периодически происходит, то два других механизма направляют свой удар и на зачатые зародыши. В конце 1998 года в США была опубликована декларация, предупреждавшая об абортивности гормональных контрацептивов.

Замечу также следующее. Гормональные средства действуют по нескольким направлениям, чтобы уменьшить риск забеременеть. Но чем «надежнее» защита от беременности, тем больший вред наносится женщине. Рожать детей — это заложенная Богом способность женского организма. Борьба с этой способностью, словно с болезнью, обернется уже настоящими болезнями.

Хотя, казалось бы, число микроабортов, произошедших в результате пользования гормональными средствами, меньше, чем от спиралей, грех убийства (аборт) остается убийством. Количество (меньше абортов) в данном случае не переходит в качество (менее грешен). Страшно иметь на своей совести даже хотя бы одну загубленную душу.

Таким образом, к тем абортам, которые делаются в огромном количестве в больницах, прибавляется во много раз большее число микроабортов, учесть и подсчитать количество которых просто невозможно. И многие женщины, считающие себя невиновными в совершении абортов, на самом деле повинны в убийстве детей, зачатых в их утробе. Конечно, они не знали о том, что, пользуясь указанными контрацептивами, они убивали детей, потому что им об этом никто не сказал. Но убийство даже невольное все равно остается убийством. Вина за невольный грех меньше, чем за осознанный. Но для зачатых детей это уже неважно, они знают только то, что они убиты.

Беседа 8. Сколько должно быть детей?

Статистика в Талдомском районе такова: около 220 многодетных семей, в которых воспитывается около 660 детей. Благодаря простым подсчетам я сделал для себя удивительное открытие: оказывается, что многодетной семьей считается семья с тремя детьми. Это открытие не сразу уложилось в моей голове. Все–таки слово «много» не ассоциируется как–то с цифрой «три». «Много» — ну, это хотя бы пять.

Конечно, есть исследования лингвистов, которые доказывают, что в первобытные времена люди считали так: один, два, много. Числа «три» у них не было якобы в силу примитивности мышления. С этим можно отчасти согласиться: один мамонт — хорошо, два — еще лучше, а три мамонта уже много. Исследователи же славянского языка отмечают, что понятие «много» у славян и их предков праславян использовалось, если объектов было пять и более. Свидетельство этому можно увидеть и в современном русском языке. Мы говорим: один ребенок, два ребенка, три ребенка, четыре ребенка, но уже пять (и далее) детей, то есть много детей.