Брак со стихийным бедствием

Когда мы отдыхали в пансионате, брешь нам показывали как местную достопримечательность – памятник несгибаемому упорству. На этом рубеже на протяжении двух с лишним лет существования здравницы ее администрация вела безрезультатную позиционную войну с аборигенами. Лазейку штопали проволокой, закрывали фанерными щитами, забивали досками, заваривали листовым железом, но ничто не помогало. В качестве контраргументов население выдвигало кусачки, топоры, бензопилы и автоген. Местная история не помнила разве что применения стенобитных орудий. Но, когда однажды дырка была истреблена как факт вместе с содержащим ее сетчатым забором, аборигены пустили в ход тягач и обрушили целую секцию поставленной взамен сетки бетонной ограды.

Расположение пролома я помнила и не сомневалась, что найду к нему путь из поселка. Чтобы попасть в населенный пункт, нужно было свернуть с трассы метров за пятьсот до пансионата. Вниз вела узкая извилистая дорога, не асфальтированная и изрядно разбитая колесами. В сезон по ней, как по караванной тропе, вереницами идут к морю автомобили неорганизованных отдыхающих, которым местные жители с удовольствием сдают комнаты и углы. Для большинства жителей маленьких приморских поселков этот небольшой летний бизнес – основной способ обеспечить себе пропитание зимой. С постоянной работой в этих местах дела традиционно обстоят неважно.

Закусив губу, нервно потея и ежесекундно зависая левой стопой над педалью тормоза, я с превеликой осторожностью вела машину по узкой, кривой и скользкой дороге, больше похожей на бобслейную трассу. На мое счастье, навстречу мне не шел никакой другой транспорт, иначе даже не знаю, как бы мы разъехались.

На въезде в поселок дорога, превратившаяся в улицу, сделалась пошире, но ненамного. Две легковые машины здесь, пожалуй, разминулись бы, но грузовикам, автобусам и широким кабриолетам ничего не светило.

Я скатилась с горы, выехала на относительно ровный участок дороги, и тут на моем пути обнаружилось серьезное препятствие. Встречным курсом двигался траурный кортеж во главе с автобусом марки «ПАЗ», исполняющим роль катафалка.

Таранить похоронную процессию было бы делом глупым и неблагородным. Я максимально тесно прижала «шестерку» к забору, освободив проезд для «пазика». Автобус, натужно рыча движком, тяжело пополз в гору, за ним с подобающей случаю скоростью медленно потянулись провожающие, сорганизовавшиеся в колонну по три. Я прикинула на глазок длину кортежа и темпы его движения и поняла, что ждать мне придется с четверть часа, не меньше.

Похоже, за «пазиком» выстроилось чуть ли не все население поселка! Тут были и люди в возрасте, и молодежь. Мне стало любопытно, кого это столь массово провожают в последний путь?

Я вылезла из машины, подалась к забору и задала этот вопрос молодой тетке, которая провожала катафалк исключительно взглядом. Судя по выражению теткиного лица, ей очень хотелось присоединиться к массовому мероприятию, но мешали родительские обязанности: у нее на руках в такт глухому бумканью большого оркестрового барабана весело подпрыгивал жизнерадостный ребенок лет двух.

– Хоронят-то кого? – повторила молодайка, провожая завистливым взглядом стайку принаряженных девчонок, по дурости и из неуместного кокетства явившихся на похороны при полном параде, в боевом макияже североамериканских индейцев и даже в мини-юбках. – А Пашку Маврина, кого ж еще!

Из того, что моя собеседница не назвала усопшего по имени-отчеству, я заключила, что Павел Маврин был еще молод.

– Семнадцати годков! – подтвердила мою догадку мамаша.

– Всего семнадцать лет! – сокрушенно воскликнула я.

– Всего? Это как посмотреть! – пожала налитыми плечами тетка. – Сколько он кровушки у мамани своей за эти годы выпил! Прости, господи, что так говорю о покойнике, а только ни ближним, ни дальним от Пашки добра не было, одни слезы! Хулиган он был известный, лоботряс и ворюга, да через вороватость свою и помер – разбился насмерть в краденой машине да еще и сгорел, потому и хоронят его в закрытом гробу, чтоб людей не пугать.

Я насторожила ушки. Складывать два и два я умею, в школе отличницей была, так что вывод из полученной информации сделала правильный:

– Уж не тот ли это угонщик, который увел машину постояльца соседнего отеля из-под носа охранников, прямо со стоянки?

– Знаете эту историю, да? – Мамаша хмыкнула. – Ну, немудрено. Хотя гостиничное начальство тут землю копытом рыло, чтобы порочащие слухи пресечь, а разве людям рты закроешь?

Тут в поле зрения моей собеседницы попала группа хмурых парней самого недоброго вида. Пригнув забритые лбы, сутуло, вразвалочку мимо нас прошли пацаны, похожие на подрощенных волчат. Они щерили зубы и злобно сверкали глазами. В карманах спортивных штанов бугрились сжатые кулаки.

– У, бандюки мелкие! – шепотом ругнулась моя собеседница. – Вот кто милиции слова правдивого не сказал! Горой стоят за дружка своего покойного, прям ангелом его выставляют!

– Это кто, друзья Маврина? – спросила я, приглядываясь к парням.

– Ну да! Друзья-подельники! Такая же разбойная шелупень! – подтвердила тетка.