Браки по расчету

Постепенно, подстегиваемая грубоватой воркотней Валентины, которой приходилось клещами вытаскивать каждое слово, Лиза поведала о несчастье, постигшем ее сегодня, об ужасе, пережитом ею, что и побудило ее, не размышляя, надеть шляпку, схватить муфту и бежать к ближайшей бирже извозчиков, чтобы прямиком помчаться на Сеноважную площадь; она думала, что скорее застанет Валентину там, а не дома, на Жемчужной улице. И когда ей сказали, что пани-мама уехала в Рокицаны, Лиза, не колеблясь, отправилась на Смиховский вокзал. И вот она тут вся как есть, со своей бедой, со своим отчаянием, и просит Валентину помочь, посоветовать или что-нибудь с ней сделать, что угодно, а ей уже все равно, и она не знает, как быть.

Но что же произошло-то? Ах, это так ужасно, что и не расскажешь. Борн всегда подписывал ее счета, ее записи расходов по хозяйству, ставил под ними свой шифр «ЯБ», маменька ведь помнит еще, как Лиза на это жаловалась? Так вот, сегодня вдруг возвращается Борн из тюрьмы. Лиза и не ждала его, и вообще никакой осторожности не соблюдала, с первого ноября ушла от нее кухарка и горничная, дома были только Миша да Аннерль, а Аннерль не знает чешского языка. А она, Лиза, в последние годы писала свой дневник по-чешски…

— Какой дневник? Говори по порядку, толком! При чем тут какой-то дневник? — перебила ее пани Валентина.

— Дневник… — повторила Лиза и заплакала. — Я веду дневник и поверяю ему… самое свое интимное… И этот дневник я оставила на своем столике. Никогда я этого не делаю, всегда прячу под бельем, вот только теперь… И когда я сегодня пришла домой и Аннерль сказала, что Борн вернулся и сразу опять куда-то ушел, моя первая мысль была: дневник! Лечу в комнату, а сама чуть в обморок не падаю, до сих пор удивляюсь, как это я не упала в обморок. И вот на той страничке, где была моя последняя запись, было написано…

— «ЯБ», — догадалась Валентина, и Лиза кивнула и отчаянно зарыдала.

— А в дневнике-то было что записано, дура ты набитая?

— Все, — прорыдала Лиза, — все, что делалось в моем сердце. И о том, как противна мне стала его подпись, это самое «ЯБ», тоже я записала. Как один раз мне приснилось, будто я в этих буквах запуталась, а они — мохнатые…

— Это чепуха, — сказала Валентина. — Я и то бы не удивилась, кабы тебе эти буквы опротивели и снились по ночам. Да только ты ведь в дневник-то свой и похуже вещи записывала. Изменяла ведь ты Борну, верно? С кем?

— Вы его не знаете, маменька, но это не обычная измена, не подумайте, что я уж такая испорченная! — бормотала Лиза. — Если б знали вы, как изменилась моя жизнь с той поры, как я с ним сблизилась! Как открылись мои глаза! Он ввел меня в новый, неведомый мир, в мир духов…

— Ты говори дело, а то, смотри, влеплю пару горячих, — сказала Валентина, опускаясь на стул возле кровати. Только не волноваться, сберечь спокойствие, чтоб ребенку не повредить. Ноги у Валентины ныли, перед глазами плавали круги. В спальне было холодно, ветер сотрясал раму окна, бросал в стекло пригоршни мокрого снега.

— Я, маменька, ходила вызывать духов, и в Пльзени и в Праге, и Борн меня поддерживал, говорил, что он даже рад, что у меня появился какой-то интерес, я что-то делаю, и лучше уж вызывать духов, чем валяться в постели, это-де самое что ни на есть худшее. Он ходил к своим патриотам, я к спиритам, и все шло очень хорошо. И надо же, чтобы так получилось! Пока Борн был в тюрьме, я забыла о всякой осторожности. Думала, он не скоро выберется.

Боже, неужели это моя вина? — с ужасом думала меж тем Валентина. Быть может, я дурно воспитала ее, но не настолько же, что она вышла такая испорченная! Такому я ее не учила! Неужели и мое дитя, мое родное дитя может когда-нибудь сделаться такой тварью, как эта? Но разве не была Лиза милой, сладкой девочкой, когда была маленькая? Значит, все же это — моя вина? Нет и нет! Я свой долг по отношению к ней выполнила, я не учила ее лгать и обманывать, и следила я за ней более чем достаточно, а за Борна выдала по ее желанию!

— Четыре года ты меня вроде и знать не знаешь, четыре года я будто и не существую для тебя, — тихо и зло заговорила Валентина, — а теперь, как пришла беда, ко мне прилетела. Вспомнила вдруг обо мне. Почему ты пришла ко мне? Какое мне дело до того, что ты натворила? Я-то тут при чем? Вот я об лавке Борновой заботилась, как о своей, ломаного гроша мне это не принесло, а теперь что же, мне еще о жене его заботиться? Я тебе, Лиза, лучшие годы мои отдала, а теперь хочу наконец и для себя пожить. Ты что задумала? Уж не хочешь ли вернуться ко мне и сесть мне на шею? На это, доченька, не рассчитывай: времена не те уже, и дорожки наши разошлись — нынче у меня у самой ребенок будет.

— Не может быть! — воскликнула Лиза, и выкрик ее удвоил злобу Валентины.