Браки совершаются на небесах

– Неизвестно, что нас ожидает. Обещай мне проявить мужество и, если придется умереть, умереть с честью, не отрекаясь ни от чего. Умереть на престоле.

Александрина не поверила ушам, но муж ничего не стал объяснять.

Потом Николай уехал, во дворце все затаилось. Она была в своем будуаре, сидела полуодетая за бюро, вяло водила пером по бумаге. Хотела писать отцу – но не могла найти ни слов, ни мыслей. Томило ощущение неминучей беды.

Отворилась дверь – вошла Мария Федоровна. Она, всегда такая сдержанная и величественная, была совершенно расстроена.

– Дорогая, все идет не так, как должно идти, – сказала она вздрагивающим голосом. – Дело плохо. Беспорядки. Бунт.

Александрина еще больше помертвела, не могла проговорить ни слова. Кое-как поднялась, подошла вслед за свекровью к окну.

Вся площадь до самого Сената была заполнена людьми. Видны были колонны Преображенского полка, статная фигура Николая верхом. К полку вскоре подошла конная гвардия.

Мария Федоровна показывала пальцем на каре Московского полка и пыталась объяснить то, чего и сама не понимала:

– Это мятежники! Доносились далекие крики:

– Ура, Константин!..

На площадь выехал генерал Милорадович – храбрец, боевой генерал! – Мария Федоровна и Александрина видели, как ему в спину кто-то выстрелил. Потом узнали, что стрелял мятежник Петр Каховский, генерал скончался ночью.

Но до ночи еще предстояло дожить. Дожить – или умереть.

Да, именно так стоял вопрос. Опасность была очень велика.

В это время Николай пытался найти возможность, окружив восставших, принудить их к сдаче без кровопролития. По нему ударил залп – пули просвистели рядом с головой, но, к счастью, не задели ни его, ни другого из бывших с ним. Рабочие, строившие Исаакиевский собор, из-за заборов начали кидать камнями в царскую свиту. Надо было решиться – и положить этому конец.

Николай испытывал постоянную тревогу за судьбу семьи. Еще не столь далеко ушли в прошлое кошмарные, кровавые дни Французской революции, и любой монарх, в чьей стране начался бы бунт, смертельно тревожился бы за судьбы жены и детей. Теперь от народа можно было ожидать всякого!

Кроме того, Николай был знаком с программами мятежников. Что Южное, что Северное общества сходились в одном: царская семья должна быть уничтожена вся, от мала до велика. От него самого, государя, до того ребенка, которого носила во чреве его жена. Бунтовщики еще не договорились лишь, каким образом будут убиты «тираны». Кто-то предлагал их повесить, а кто-то удушить. Или напоить ядом.

Впрочем, Николай не сомневался, что убийцы очень быстро придут к соглашению.

Взяв с собой конвой из кавалергардов, император поехал во дворец. Он должен был во что бы то ни стало уберечь семью от подступающей угрозы.

Во дворце он распорядился приготовить кареты, в которых его семье можно было бы, в сопровождении охраны из кавалергардов, уехать в Царское Село.

Это распоряжение было весьма своевременным: как только Николай направился снова к Сенатской площади, произошел один из самых рискованных эпизодов этого дня. Поручику Попову удалось провести лейб-гренадеров по Миллионной улице прямиком к Зимнему дворцу. Он даже прорвался через караул на дворцовый двор! Попов был на волосок от захвата дворца. Однако во дворе лейб-гренадеры столкнулись с саперами, шефом которых был Николай, преданным ему войском, – и Попов не решился ввязаться с ними в схватку. Лейб-гренадеры отправились на Дворцовую площадь, где их увидел подъезжающий в это время Николай.

Он не подозревал, что перед ним мятежники. Хотел остановить людей и выстроить, но на его окрик:

– Стой! – последовал ответ:

– Мы за Константина!

Последовало мгновенное молчание, а потом Николай указал рукой в сторону Сенатской площади и сказал:

– Когда так, то вот вам дорога.

И вся эта толпа промчалась мимо него, сквозь его конвой, и беспрепятственно присоединилась к своим товарищам. Они даже не поняли, кого только что видели перед собой! В противном случае началось бы кровопролитие под окнами дворца, и участь императора и его семьи была бы тогда решена…

В это время Александрина и вдовствующая императрица были вне себя от ужаса. Ведь они видели все эти передвижения, подход лейб-гренадеров, знали, что там стрельба, что драгоценнейшая для них жизнь Николая в опасности. У Александрины не хватало сил владеть собой, она взывала к Богу, повторяя одну и ту же молитву:

– Услышь меня, Господи, в моей величайшей нужде!

Казалось немыслимым, что этот день когда-нибудь кончится, что его можно пережить!