Браки во Филиппсбурге

Да, с такой женой он кое-чего добьется. Но бог мой, какая же все-таки женщина Сесиль. А с Иль… Э, хватит… Дочь Фолькманов ничуть не краше, вот она смеется, но какой у нее рот, что ж, Бойман сам виноват, вот идиот, одинокий, молодой, в таком городе, как Филиппсбург, надо же, выбрал себе Анну Фолькман, да еще обручился с ней, а ему же тридцати нет, и все ради того, чтоб взобраться наверх, а мог бы валяться на пляже, загорать дочерна, по вечерам отправляться в прохладный бар, сегодня с Сесилью, завтра с Верой, не иметь имени, не иметь цели, квартиры, только машину и чуть-чуть денег, бог мой, зачем же так надрываться, женщины — это же единственно ценное в жизни, и в этом себе отказываешь ради одной, на ней женишься, потому как у тебя есть цель, потому как ты идиот, он, Альвин, и Бойман тоже, они могут пожать друг другу руку, у того, надо думать, те же самые причины, и оттого он совершает те же самые глупости, влезает в такую же точно клетку, эх, бедняга… Альвин вспомнил вдруг деда Ильзы, вспомнил смерть тайного советника фон Залова. Дети собрались вокруг его кровати, записали его последние часы на пленку. Этого пожелал Адриан фон Залов, который жил в тропиках и не мог приехать. «Когда ясно будет, что конец может наступить в ближайшие двадцать четыре часа, прошу не выключать магнитофона», — написал он, и семья выполнила его желание. Они знали, что их брат, сын и племянник Адриан выразил это желание потому, что не доверял им, он потребовал даже нотариально заверенного подтверждения, что магнитофон был включен столько-то и столько-то времени, и они считали эту идею Адриана превосходной, так они по крайней мере наверняка знали, что в комнате тайного советника не предпринималось никаких попыток повлиять на него в пользу кого-нибудь из них; они спокойно могли уходить из комнаты умирающего на час-другой… Почему все это сейчас пришло Альвину в голову? Потому что Ильза так усмехнулась? Потому что эта усмешка будет усмешкой и его детей? Он, верно, слишком много выпил. Альвин поторопился погладить руку Ильзы, покрытую густым пушком, — мое золотое руно, думал он, поглаживая ее золотисто-белокурые волоски, — и втайне попросил у нее прощения за критику, которой он хоть и мысленно, но подверг семейство фон Заловов. В конце жизни он должен будет благодарить Ильзу за добрую часть своих успехов, это он знал. Он, правда, обладал достаточной силой, но Ильза владела формой, она умела организовать эту силу, пробудить в ней способность к действию, они вынуждены поддерживать друг друга, смешно даже подумать плохо об Ильзе, этим он ослабил бы, предал бы их союз.

Альвин поднял бокал и выпил за здоровье Ильзы. Она прильнула к нему, подняла на него глаза, их охватило пламя единения, полного согласия, они были единая семья, единый фронт. Анна Фолькман, сидевшая рядом с ними у бара, сказала жениху громко, так, что все слышали:

— Когда наконец и у нас так будет!

Она видела любовное объяснение Альвинов. Ганс Бойман кивнул и наморщил лоб, а госпожа Альвин сказала:

— Все будет в свое время.

Анна поинтересовалась, что делает теперь клиент Альвина, доктор Бенрат, неверный друг, он уже несколько месяцев не дает о себе знать. Альвин ответил, что Бенрат уехал из Парижа в Берлин, но в Филиппсбург не вернется. А госпожа Альвин добавила: вот так получается, если в собственном доме порядка не поддерживаешь. Она всегда считала доктора Бенрата человеком ненадежным, а что он жену обманывал направо и налево, это все знали, н-да, гинеколог, а жена его была такая милая (Альвин помнил, что Ильза совсем иначе говорила о госпоже Бенрат при ее жизни), во всяком случае, Бирга намного превосходила владелицу магазина, которая ведь тоже замешана в эту историю. Тут в бар сквозь толпу протиснулись госпожа Фолькман и госпожа Францке, за ними, углубившись в разговор, следовали Бюсген и Сесиль. Госпожа Фолькман пришла, по всей видимости, затем, чтобы показать госпоже Францке свой заново отделанный бар.

— Ну, что скажете! — воскликнула она. — И все по собственным эскизам!