Браконьеры

Они бултыхают ногами, всплескивают, они лукаво моргают ему глазом!

А вдруг придет почтальонка? Где его палатка, она знает, приносила телеграмму жены. Так будет: уснут родители, а она сюда, бегом через лес и вдоль берега, ближе, ближе… Все может быть! И он понес в воду бутылку вина — холодиться. Нашел в рюкзаке сухое печенье и плитку шоколада. Хватит! А стерлядь он съест сам.

Снова ударил ветер — прохладный. Шли низкие тучи. Бутылка оторвалась от берега и плыла. Владимир Петрович кинулся ловить ее и вымок: волны подросли.

Вода даже в протоке накатывалась на берег, а за островом поревывала. Ветер бросал водяные брызги.

Стало быстро холодать. Мокрый Владимир Петрович озяб. Он переоделся и унес в палатку одеяло, кастрюли, свертки.

— А если я подобью колышки?… — оказал он и взял топорик. И проверил до последнего все колышки. Влез в палатку и наскоро поужинал, выпил кислого вина и лег. Шум ветра нагонял дрему, гудение сосен тоже.

И вдруг он заснул — как провалился.

3

Проснулся Владимир Петрович от грохота и крика.

Что-то огромное бегало и трещало деревьями.

В шумах и рычании ночной бури неслись женские дикие взвизги. Понял, это пришла почтальонка. Она бегает, она кричит в дикой женской ярости. Оскорбленная им? Ликующая?

Ближе, ближе ее топот. Все застыло в нем.

— У-ух! — вскрикнула почтальонка и наступила на палатку. Брезент упал на Владимира Петровича. Загремели кастрюли. В палатку ворвалось дикое существо. Оно билось, рвало палатку — скрипели ее нитки. Палатка желала улететь вверх, вместе с ветром. Владимир Петрович опомнился. Он нашел ее стенку, навалился и прижал к земле. Брезент упал на него. Но рядом скрипит сосна. Древесина ее расслоилась, а волокна потеряли естественную связь. Они трутся друг о друга. Гремит буря. Сейчас она опрокинет сосну на него. Он сжался, зубы его стучали.

— Не упади, — просил он сосну. — Не упади… У меня дети и жена, я хочу себе так немного.

И опомнился. Долго еще скрипела и грозила ему сосна. Наконец ветер ослаб, пошел крупный дождь. Владимир Петрович услышал погромыхиванье и выбрался из порушенной палатки. Он увидел ночной грозовой фронт, идущий к нему на фоне сполохов. Вдруг страшная, как взрыв, вспышка. Она осветила грозное лицо старика, построенное из клубящихся туч.

Измученный Владимир Петрович вполз под брезент.

Летние сны

1

До утра гремела над ним гроза: Владимиру Петровичу снилось, будто разъезжает он в автомобиле. Отчаянно!

— Эгей! — рявкнули в ухо. Владимир Петрович сел и обнаружил себя на упавшем брезенте палатки. Тепло, ясно…

К нему наклонился мужчина.

— Ты живой или мертвый? — спрашивал он. Это был знакомый лесной объездчик. Он смеялся. От поблескивающих черных глаз разбегались морщинки.

— Дрыхнешь, — говорил он Владимиру Петровичу. — Время теряешь. Не вернется оно. Гля, как здорово. А воздух! Нигде такого воздуха не купишь, а здесь он даром. Ты — дыхни.

Владимир Петрович послушно вдохнул — и прямь отличный воздух, лучше быть не может… Солнце, трава в бликах… Красная лошадь объездчика ходила, щипля траву вместе с солнечными бликами, жевала.

Должно быть, это было вкусно, лошадь весело помахивала хвостом.

Объездчик (мужчина лет сорока пяти, в пиджаке и шляпе) рассказывал, что утром въехал в глухариный выводок. Птицы взлетели, и Машка шарахнулась от них и зашибла его о дерево. Ногу. Аж до синего цвета. Надо лечиться.

Владимир Петрович понял намек и достал бутылку. Они пили теплое вино, закусывая его копченой колбасой. Объездчик рассказывал Владимиру Петровичу деревенские новости.

Сказал, что совхоз дал в магазин тушу мяса и сегодня можно купить свежатины. Они допили бутылку, и Владимир Петрович попросил подтащить к палатке, на дрова, сломанную бурей сухую вершину.

2

Объездчик уехал верхом на красной лошади, а Владимир Петрович пошел в деревню. И не было нужно мясо, но полюбил он ходить в деревенский магазин.

Там, стоя в очереди, наслушаешься о личной жизни Сашки, движении сенокоса и заработках Малинкина.

Сегодня Владимир Петрович узнал последствия ночной грозы. Оказалось, молния («молонья» — говорили женщины) прихлопнула Евсеева, великого в деревенских масштабах выпивоху. Смешно и страшно — оставила его голым.

Дело непосильное разуму. Куда одежа могла деваться? Поискали — оказалась раскиданной по сторонам, а штаны висели на электрическом столбе.

Владимир Петрович наслаждался. «Где еще такое услышишь? — спрашивал он себя и отвечал: — Нигде не услышишь. Где увидишь Малинкина? Каким образом узнаешь политэкономию Сергеева? Только живя здесь».

Женщины смеялись. Они были приятны ему, эти деревенские женщины, загорелые, пахнущие вялыми травами, одетые в легкие платьица. Вошла почтальонка, повязанная до глаз платочком. Где страх ночи? Милой девочкой глядела она.

Женщины стали решать, отчего Евсеев лежал голый. Кто раздел? Может, шутник. Обобщила разговор бабка в голубом платке:

— Жену мучил, вот господь наказал, черт штаны сдернул.

— Это проявление сил электричества, — сказал Владимир Петрович. — Разница потенциалов, напряжения на разных полюсах.

— Северного и южного? — спросила почтальонка.